Догорает свеча. На дворе полумгла. Нет на небе луны. Вот такие дела.
Тлеют угли в кострище у моего соседа Гены. Гена купил у Гали Кукушкиной мою избу, проданную мне Галей Кукушкиной в 1984 году, без оформления в сельсовете. Избу мне Галя продала за бесценок, как воз дров (и с возом дров в подполе). Какую цену взяла у Гены, я не знаю. У Гены большая серая страшная собака с обрезанными ушами — Гера, кавказская овчарка. От своего костра я вижу, что у Гены есть усы и лысина. Пока что этого знания о Гене мне довольно. Днем Гена позвал:
— Глеб Александрович, заходите, похлебаем моих щец.
— Да нет, Гена, спасибо, вот Ванька вернется с Озера, будем обедать. Я заделал свой супешник.
Анюта с Юрой и Васей уехали, мы остались вдвоем с Ваней.
Живем в избе Владимира Соломоновича Бахтина, тоже недооформленной. Исполать тебе, Соломоныч!
Володя Жихарев спросил у меня:
— А что, Соломоныч не приедет? Хороший мужик! Александра Михайловича Панченко, что к тебе приезжал, часто вижу по телевизору.
На базе отдыха в Корбеничах у Жихарева есть телевизор, телефон, пес и кот.
— Вот был Васька... — поделился со мною местной новостью Жихарев. — Вообще-то какой он механизатор? Ну, сел на трактор у кооператоров... Поддавши был и поехал по новому мосту...
Да, в этом и главная новость: через Большое озеро поставлен (уложен на понтоны) наплавной мост; наше заозерье связано с большой землей. Был митинг по случаю открытия моста, был праздник. На празднике заглавное лицо — Соболь, инициатор, мост построил тихвинский «Трансмаш». Весною Соболь и меня приглашал на открытие моста, но я пребывал в нетях...
Так вот новость Жихаря: Васька поехал на тракторе кооператоров, конечно, сильно поддатый, по новому мосту, а что-то у него вышло с бабой. То есть баба была резко против, чтобы Васька поехал на тракторе поддатый, а он психанул. Посреди моста нажал не ту педаль, трактор разворотило... Глубина озера в этом месте метров шесть. Васька успел выскочить, а сидевший с ним рядом мужик, молодой, хороший, в общем, почти не пьющий, отец двоих детей, за что-то зацепился, так и остался на дне... А спуск водолаза нынче стоит четыре тысячи. Когда водолаз все же спустился, труп в кабине трактора уже разбух.
История, рассказанная Жихаревым, настолько знакома, тривиальна — для этих мест и многих других, что можно бы ее и не воспроизводить. Помните, в самом начале моего романа на местности — с Вепсовщиной — в Большом озере против Берега утонули двое рабочих, шефы с питерского завода? Везли из Корбеничей водку на всю артель, по дороге прикладывались, лодку перевернули — и камнем на дно. Тогда было время застоя, как утверждает профессор Углов, народ планомерно спаивали; послушный власти предержащей народ безропотно спивался... Но в наше-то время всецелой свободы каждому предоставлена возможность самоосуществиться, что-нибудь предпринять, во что-нибудь себя вложить. Никто о тебе не попечется. Сам не попечешься и не разочтешься.
Вчера с полдня дул южак, теплый, как атмосфера в дружной семье, нанес дождевых облаков, но дождь не пролился. Продолжается сушь: тепло, мягко, пасмурно.
18 августа. Шесть утра. В деревне проснулись мы двое: я и собака Гера в соседней избе — кавказская сторожевая. А вот вышел и хозяин избы Гена, сейчас плеснет керосину на поленья, вспыхнет костер. Гена сядет на мокрую траву принимать утренний чай.
Вчера был первый тихий вечер без ветра, сегодня первое тихое утро. Южный ветер силился нагнать дождя, но чего-то ему не хватило — пересилить сушь; дождь проливался и унимался.
На небе огрызок луны, леса зелены. Если продолжить писать в рифму, то выйдет так:
Был день нашей с внуком Ваней рыбалки, мы заплывали на лодке куда нам хотелось, до края Озера. Окуни у Вани брались, мою снасть только понюхали. Мы вернулись домой, в избе что-то было не так, сдвинута задвижка на двери, кто-то в избу входил. В сенях сложен костерок дров, под него засунуто сено. Едко пахло дымом из нутра избы. Полагая, что кто-то из моих близких явился без меня, затопляет печь, я воскликнул: «Кто здесь топит печь?» Никто не отозвался. Сразу при входе в жилое помещение тлел угол между стеной и печью, потрескивало, полз огонь по стене. Еще бы несколько минут, и изба занялась бы. Неминуемо вспыхнула бы трава; пал слизнул бы деревню Нюрговичи — ее вершинную часть Сельгу, Гору... В ведре, принесенном с озера, как раз достало воды залить горящий угол. Стало нечем дышать. Завелось дело о поджоге избы писателя Горышина, то есть избы собирателя фольклора Бахтина, в которой квартировал Горышин, нештатный летописец села Нюрговичи.