Из поездки досюда одно впечатление; рядом со мною в автобусе ехал довольно молодой человек русского вида, с металлическими зубами, в дурацкой каскетке с сеткой сзади, будто накомарник наоборот, с высокой тульей, надписью не по-русски — бейсболке. Таковых головных уборов довольно-таки много на головах наших непуганых идиотов, хучь демократов, хучь патриотов: у нас любят вырядиться во что-нибудь совсем уж непотребное-забугорное. Наши девушки носят юбочки чуть ниже промежности... Но это уж из другой оперы, вернусь к дорожному впечатлению. Мой сосед в бейсболке сказал: «Знаете, я читал книгу об этих местах, там так все написано, просто не знаю... Я дал маме прочесть, маме некогда, она на огороде... А я прочел. Ну, знаете, там все ну просто не знаю... Автор, кажется, Глеб Горышин, как-то так». Я скромно признался: «Я Глеб Горышин...». Сосед впал в транс, в Тихвине сходил выпил водки, далее заговорил в тоне неумеренной лести, трагически восклицал: «Такой человек и едете в автобусе?! Вам надо ехать в «мерседесе»! А если в автобусе, то с транспарантом, чтобы все знали, кто едет!» Отвлекаясь от главного пункта, сосед высказывал примерно то же, что высказывают другие русские люди... в бейсболках (не игравшие даже в лапту): вот ужо маленько потерпим — и покажем этим сволочам... Ну да, то самое и покажем. Я вяло возражал, что не покажем, показывать нечего. Сосед возбуждался, ожесточался, восторженная приязнь к ближнему перетекала в злобу, склоку; могло дойти до рукоприкладства. По счастью, мой читатель вышел в Бору, можно стало дышать.
А так все путем. Мою картошку в Чоге Иван Николаевич Ягодкин без меня прошел плугом, поправил борозды, окучил. Картошка хорошо развивалась, зацвела, но в какой-то из дней, поскольку не было хозяина, а изгородь худая, цветочки объели овцы с барашками. Моя картошка горестно отличается от увиденных мной по дороге и в деревне Чоге картофельных полос. Картошка всюду покрылась белым цветом, как белым снегом, а у меня... Ах, лучше не видеть! Что теперь будет с моей бедной картошкой? Я обратился с этим вопросом к местной бабушке. «А не знаю, — сказала бабушка, — такого у нас не бывало. Картошку растить — это надо жить и ограду хорошую сделать. Вот у вас первый такой опыт и будет. Бывало, цветы на картошке морозом прихватывало, все равно уродилась, не так хорошо, но собирали».
Что станется со мною? Это опять же из другой оперы. Опера не играет. Ночью шел дождь. В Чоге убыстрился темп водохода, соответственно тембр самовыражения бегущей воды.
Да, овечки-то Ивана Николаевича Ягодкина. Сегодня глянул в окошко — все до одной в моей картошке. Стал думать о характере русского человека (овечек шуганул, кольев в ограду навбивал); опять врубился в стихи, о мужиках нашей деревни: дядя Ваня на покосе, дядя Митя (Дмитрий Михайлович Михалевич) за бугром. Дядя Боря бросил водку, рубит баню топором.
Как подумаю, сколько еще надо навострить кольев, сколько выйдет картошки из несведенного овцами, так и захочется уйти в кусты. А в кустах — по сезону, по мокроте погоды — комары всю шкуру изрешетят. Ни в одной стране эдакой гнусности нет, разве что в Африке москиты. Но там кокосовые орехи: мальчишка заберется на пальму, как юнга на мачту, тряхнет, орехи сверху грянутся оземь, в каждом пища и молочко.
На дворе прояснело. Зашел к Альме Петровне Михалевич. Ее хозяин Дмитрий Семенович в Голландии, скоро приедет. У ее сестры Нелли такая же язва на луковке двенадцатиперстной кишки, как у меня. Поговорили о язвах. Почему-то захотелось потрогать то место, где у Нелли язва. Но мало ли чего захочется дачнику на свежем воздухе при виде свежей дачницы?
Местная бабушка сказала: «У нас воздух хороший». Сегодня проснулся: хорошо! солнышко взошло, ласточки свиристят. Вчера рубил ольхи на угоре, таскал на изгороду с решимостью в душе: не дать остатнюю картошку овцам с коровами.
Иван Николаевич сказал: «Овцы — это ерунда...». Он сказал другое слово, производное от универсального трехбуквенного, но не буду его приводить, хотя нынче в печати приводят. «Коровы попортят, — сказал Иван Николаевич, — копытом семенную картошку достанут, тогда... а овцы — это... Так-то картошки соберешь — и тебе на зиму хватит, и зятю. Только бы коровы не попортили. Их не удержишь. У человека две ноги, он и то, когда ему надо, куды хошь заберется, а у коров четыре ноги». Я с еще большим рвением ринулся рубить мягкотелые ольхи.