В августе светает медленно. Двое сидят у стола, с бледными измученными лицами, слушают приемник, сначала «Свободу», потом «Маяк». «Провести инвентаризацию ресурсов…». Разумно. «Восстановить порядок, спокойствие... очистить от преступного элемента…». Давно пора.
— Ну вот, наконец-то, — без аффектации, с чувством произносит Гость. Женщина в выборе импульсивнее мужчины. — Все же не перевелись еще в России государственные мужи.
Беглый молчит, жизнь научила его быть в словах осмотрительным. И от устава жизни, предложенного мужами, исходит тоска прошедшего, изжитого. Все это было, так не хочется возвращаться; жить — значит дальше идти. Пятятся раки. Да, раки...
Я-то знаю, как повернется, чем кончится, где главные точки. Но я подстрекаю, то есть моделирую, как поведут себя образованные мужчина и женщина, в стороне от проезжих дорог, от чьих-либо мнений. И восходит солнце, занимается день. Глаза у Гостя такого цвета, как зоревое Озеро, с зеленым лучом. Гость решился, готов идти до конца, разумеется, вместе, вдвоем в обнимку, в ту сторону, куда...
— Знаешь что? — Гость интригует Беглого.
— Что? — дико встряхивается Беглый.
— Я тебя поздравляю!
— С чем?
— С победой над бесами. Все-таки мы победили.
— Кто — мы?! — Беглый морщится, будто хватил неразбавленного спирта, поперхнулся.
Дело сделано. Наметилась трещина... А в это время в других избах, апартаментах, интерьерах, госдачах другие женщины отговаривали или благословляли своих мужчин стать по эту сторону или по ту. Некоторые из них ложатся на пороге: «Не пущу!» Все решится не в Белом доме, не на Лубянке, не в Форосе, не на Старой площади, не на баррикадах, а в четырех стенах, в семейных или внебрачных ячейках. У мужиков выработано спасительное правило: выслушай женщину и сделай по-своему. Но и мы, нечистая сила, не дремлем: женщины — наш контингент.
Беглый выключил приемник, стал строг:
— Надо ехать. А то приедешь, а там другая эпоха, другая страна. Спросят: «А ты откуда явился, папаша? Чтобы тебя здесь в двадцать четыре часа не было!»
— Ты-то как раз еще пригодишься, — польстил Беглому Гость. Беглый насупился.
— Мне что-то эти ребята не нравятся. Дрожащие твари. Опять какой-то скверный анекдот. Я не хочу ни с кем из них нравственно обниматься. Собирайся, поехали.
Признаться, такой прыти я от Беглого не ждал. Ладно, ехать, так ехать. Я даже не стал раздувать встречный ветер, разок дунул, для полноты ощущения. Синее-синее небо вдруг налилось слезами дождевыми, от крупных дождин поверхность воды будто заискрила. Радуга восстала, как триумфальная арка, на эти штуки я мастер. Беглый греб тихо, задумывался, перекуривал. Гость тоже курил, воздыхал:
— Этого никто никогда не видел. Только мы. Специально для нас. (Истинно так). Посмотри, как все быстро меняется, какая феерия, как все значительно, серьезно...
В последний гребок Беглый вложил всю свою силенку, весло хрустнуло пополам. Не надо, голубок, не гони, не рыпайся, посмотри в лицо нашей природе, отраженное в лоне лазоревых вод. В ней есть любовь, в ней есть язык... А там что, куда ты несешься? Но он уже впал в некую оголтелость гонки, безо всякой надежды на приз. На то и Беглый.
На берегу побежал заводить машину, а я ему высунул из травы наперерез черную кошку. Есть в моем зверинце одна такая, идеально черная, с черным носом, с лоском в шерсти, с зеленоватыми выразительными глазами, с пушистым фосфоресцирующим хвостом. Кошка дорогу Беглому перебежала, они обменялись взглядами... «Грубая работа, Леший, — попенял мне мой старый клиент. — Зачем такая аффектация — черной кошке дорогу перебегать?»
Ну, что же, у нас своя рутина. «Вас предупреждали, а вы…». Паром оказался на той стороне. Беглый обежал край Озера, подергал трос; кишка у него тонка в одиночку перетянуть бандуру на тот берег. Озеро наше большое, вода в нем темная, к осени тяжелеет; других путей с нашего Берега на ту сторону нет; каждый сам себя тяни на пароме, дожидайся попутчиков. За то мы с Беглым и любим наш Берег, кукуем на выселках, любо-дорого.
Паром я придержал на той стороне, пришлось Беглому с Гостем ночь провести в машине. Утром переправились с мужиками. Беглый гоголем за рулем сидит, Гость о чем-то оживленно воркует, будто благополучная пара едет с дачи домой. Вполгоры над Харагеничами въехали... Тут я увязил Беглого тачку по уши в осклизлую глину... Еще и железяку в брюхо воткнул — чью-то полетевшую рессору: Харагинская гора усеяна останками автотранспорта.