В камине горит огонь, но его пламя не дает уютного тепла.
— Слышал, ты занята? — спрашивает он.
— Угу, — она смотрит в огонь, повернувшись к нему спиной, — но я часто думаю о тебе.
— Да, конечно. — Она чувствует, что он наконец поднял голову.
— Прости меня, — поворачивается к нему Белла.
Он лишь пожимает плечами и снова углубляется в книгу.
— Ничего. Не можешь же ты думать обо мне все время.
— Не надо, Патрик. Я же с тобой. Хочешь, останусь еще немного?
— Как получится, — отвечает он, не отрываясь от книги.
— Знаешь, что со мной случилось в душе? — Уилл вошел в комнату, вытирая волосы. — Я так и не кончил, вот сюрприз-то. Эй, что с тобой? Ты побледнела.
— Ничего, не обращай внимания.
Он состроил важное лицо и спросил, какие у нее планы на выходные. Белла ответила, что она будет рисовать. Выполнять задание ДжейТи или заканчивать наброски, которые сделала у собора.
— Хорошо. Тогда встретимся пораньше? Например, сегодня вечером? — предложил Уилл, застегивая рубашку.
— Мм. У меня столько дел. Может быть, в другой день?
Она почувствовала, как его глаза шарят по ее лицу, пытаясь прочесть ее мысли.
— Мне что, позвонить твоей секретарше? Извини. Я, наверно, слишком настойчив. Просто я думал...
Белла рассмеялась и потрепала его по голове:
— Расслабься! Куда нам торопиться? Такими темпами мы на следующей неделе, того и гляди, поженимся, а еще через одну — разведемся. Кстати, мне плевать, что говорит твой адвокат, но половину голубых тарелок ты не получишь!
Зазвонил телефон. Это была Вив.
— Я как раз собиралась тебе звякнуть, — сказала Белла. — Ну, все, с девственностью покончено. Опять.
Джулиана она решила не считать, мысленно засунув весь этот инцидент под матрас и забыв о нем. За случайные связи администрация ответственности не несет.
— О, Ник! — заорала Вив на том конце провода. — Белла наконец с кем-то переспала!
— Давай, давай, не стесняйся. Всем расскажи. Можешь разослать телеграммы в газеты.
— Ник — это тебе не все. Он — почетный член нашего девчачьего кружка. Значит, садовник? Или у тебя еще кто-то припасен?
— Вот еще, я не привыкла к таким толпам. Естественно, садовник.
— Я же вижу, он тебе нравится, признавайся.
— Ну, немножко. Только никому не говори.
— Ладно, ладно, только... Бел, и как он?
— Что? Да, да, все прошло хорошо. И больше ты из меня ничего не вытянешь. Чтобы ты все Нику растрепала?
— Бел, не забудь ему тоже сказать, что он тебе нравится.
— Он и так знает.
— Нет, не знает. Мужчины понимают только то, что написано крупным шрифтом.
— Может, мне еще микрофон прицепить, чтобы ты мне в следующий раз все продиктовала, что сказать?
— Хорошая мысль. Ты уже пригласила его к маме с папой?
— Конечно, о чем ты говоришь. Вив, я что, по-твоему, совсем идиотка? Они познакомятся на нашей золотой свадьбе, не раньше.
— Да ладно. Они у тебя хорошие. Вот увидишь, он очарует твою маму до смерти.
— Кто знает? Может, она так расчувствуется, что заставит его причесаться: «О, Уильям, в ванной лежит чистая расческа. Физический труд, конечно, мало располагает к тому, чтобы следить за собой».
— А ко мне она всегда хорошо относилась.
— Ты всегда была любимицей у учителей. Кроме того, ты ей не дочь.
— Господи, она тоже человек.
— Нет, не человек. Ее занесли на землю инопланетяне, чтобы люди мучились своим несовершенством.
— Чего ты такая злая? У тебя же должен быть посткоитальный экстаз.
— Ну, есть немного. Только я себя как-то чувствую...
— Как?
— Странно. Как будто меня... Не знаю, как тебе объяснить. Ладно, я побежала, Уилл идет.
18
Три часа утра. Желтый свет прикроватной лампы отбрасывает сонные тени. Белла заворочалась и посмотрела вокруг сквозь приоткрытые веки: свет, подушка под щекой, лицо Уилла напротив. Щетина на его щеке, темные волоски уже отросли. Волосы разметались по подушке. Господи, она любит в нем все, даже ноздри. Придвинувшись, она зарылась лицом в его шею.
— Привет. — Он, как и она, едва приоткрыл глаза.
— И тебе привет.
— Ты знаешь, — он потянулся, как кот, — я впервые понял, что влюбился, в тот момент, когда увидел тебя в том невероятно сексуальном платье. Ты сбегала по лестнице и выглядела такой красивой, что я просто потерял дар речи.
— А, тогда понятно.
— Заткнись. А когда ты начала причитать по поводу живота, то вдруг стала такой юной и беззащитной, как будто впервые идешь на взрослый праздник.
Он снова закрыл глаза и, до того как уснуть, успел поцеловать ее левую бровь.
Она придвинулась к нему так близко, насколько могла, пытаясь втянуть, впитать его каждой клеточкой своего тела. Глаза ее под закрытыми веками наполнились готовыми пролиться слезами.
— Господи, оставь его мне,— тихо, как ребенок, который не отваживается вымолвить свое желание вслух, молилась она. — Я буду очень, очень хорошей. Оставь мне его.
Белла проснулась первой и выскользнула из-под одеяла, стараясь не разбудить Уилла. Она приготовила чай и внесла его в спальню. Он лежал, вытянувшись вдоль кровати, не так, как обычно, по диагонали, один занимая всю ее целиком. Сейчас он лежал абсолютно неподвижно, и лицо его ничего не выражало. Поставив поднос на кровать, она прильнула к нему:
— Уилл?
Ответа не было. Ее брови сошлись в отчаянной гримасе. Рот пересох. Руки стали липкими и холодными. В ушах отдавался громкий стук сердца.
Отец Патрика медленно поднимается по лестнице, встречая ее в боковой комнате. Он крепко обнимает ее.
— Я опоздала?
Джозеф кивает:
— Он так и не очнулся. Говорят, он не страдал.
Услышав эти слова, она думает:
«Как в мелодрамах про врачей. Он не страдал.И что из этого?»
Джозеф так сжимает ее, что она почти задыхается. Роуз, мать Патрика, словно онемела, она смотрит отсутствующим взглядом. Белла подходит обнять ее, и они стоят так, поддерживая друг друга, как выжившие жертвы кораблекрушения.
— Софи уже выехала из Ньюкастла, — говорит Джо. — С Аланом еще не связались.
Белла понимает, что его родителям нужно ее присутствие, нужно ощущение молодой жизни.
— Пойдешь посмотреть на него?
В ее голове рикошетом проносится беззвучное НЕТ. Ей страшно и стыдно.
— Как поступил бы Патрик на моем месте? — спрашивает она себя. — Чего бы он хотел?
Она кивает только один раз, и сиделка ведет ее вон из комнаты, приговаривая, что она может не торопиться, может попрощаться с ним как следует.
Она видит его через маленькую стеклянную вставку в двойных дверях. Патрик лежит в небольшой комнате за ними на узкой, как каталка, кровати. Она медленно вдыхает и выдыхает, пытаясь подавить приступ головокружения и животного ужаса, потом толкает дверь. Столик у кровати покрыт хрустящей белой салфеткой. На нем стоит букет свежих цветов из бледно-желтых гвоздик, пушистых веточек папоротника, оранжевых, уже начинающих коричневеть астр.
Она смотрит на Патрика сверху вниз. Его рот открыт. Видны старые серебряные пломбы и маленькая дырочка в переднем зубе, которую он так и не собрался залечить. Это так на него похоже. Странно, но именно эта мысль заставляет ее заплакать, часто и мелко всхлипывая. Она досадливо утирает слезы. Зубу уже не нужна пломба.
Почему ему не прикрыли рот? Ведь должны были. Глаза закрыли. Какая-то часть ее хотела закрыть их сама, но другая часть просто не смогла бы этого сделать. Что, если они вдруг снова распахнутся?
Он выглядит немного бледнее, чем обычно. Неудивительно, при таких обстоятельствах. Половину головы закрывает повязка. Белла думает, глядя на ее первозданную белизну, что повязка наложена просто для того, чтобы скрыть от близких развороченный череп.