— Иди тоже посмотри, если хочешь.
— Может быть, через минутку.
— Еще кофе?
— Да, пожалуйста. — И Алессандра идет вслед за ней на кухню.
— Прости меня. В прошлый раз... Я не хотела. — Белла заставляет себя оторвать взгляд от чашки в руках. — Я не имела в виду... Я немного перегнула палку. То есть сильно перегнула. Просто у нас с Уиллом не ладилось, и я... Хотя, конечно, это меня не извиняет.
— Я не знала. Прости и ты меня. Если бы я знала, я бы вела себя немного... — Алессандра по-итальянски передернула плечом.
Белла мысленно заканчивает фразу за нее: «...немного... по-другому?»
— Ничего, — говорит она вслух.
Алессандра как-то особенно нервно поправляет и без того безупречную прическу.
— Твой отец говорит, я должна тебе кое-что рассказать. Наверно, я должна была рассказать тебе это давным-давно.
— Я что, приемная дочь? Я единственная внучка погибшего царя? Я родилась мальчиком? Папа не мой настоящий отец? На самом деле мой отец — молочник, оттого-то у меня такие кудри и я умею свистеть?
Алессандра молча ждет, когда остроты иссякнут.
— Извини, — говорит Белла.
— Теперь это все кажется не таким уж и важным. Может, и глупо было скрывать это все эти годы.
Алессандра спрашивает, помнит ли Белла, как в детстве у нее все время спрашивали, почему у нее нет братиков и сестричек.
— На самом деле я однажды забеременела. Когда тебе исполнилось три. Но я чувствовала себя совсем по-другому. — Она поерзала на стуле. — Прошло шесть, почти семь месяцев, а ребенок так и не двигался.
Она обвела глазами лицо дочери:
— А ты, ты была такая непоседа, все время пинала меня изнутри.
Она снова посмотрела на дочь.
— Со мной все было в порядке. Но она — это была девочка — родилась мертвой.
Алессандра начинает рыться в своей сумочке.
— Вот, возьми. — Белла оторвала клочок бумажного полотенца.
— Теперь это все неважно, — повторяет Алессандра и, раздражаясь на себя, встряхивает головой. — Вот. Теперь уж так, наверно, не делают. Но тогда... тогда меня заставили рожать. Мертвого ребенка.
Она словно съеживается на стуле.
— Какой ужас, — едва может произнести Белла. — Как они могли?
Девочку назвали Сюзанной.
— Ты пробовала еще иметь детей?
Алессандра медленно качает головой.
— Мне сказали, что никаких противопоказаний нет. И твой отец очень хотел. Я видела это по его лицу, хотя он старался не показывать.
Она неожиданно громко сморкается в бумажное полотенце и смеется:
— Не очень-то элегантно, да? Нет. Я не могла себя заставить. Нет. Боялась. А вдруг...
Она щелкает пудреницей и припудривает щеки.
— Ну, где кофе?
Белла расставляет кофейные чашечки и достает из шкафа подставку для печенья. Раскладывает на красивой тарелке маленькие сладости. Алессандра одобрительно кивает.
— Ты поправилась? — тихо спрашивает Белла.
На мгновенье Алессандра задумывается, смотрит на печенье, как будто это самая интересная вещь на свете, и забывает про дочь.
— М-м-м. Физически — да. Я полагаю. Я приехала тогда домой. Из больницы. Мы пошли и забрали тебя от миссис Меллорс, нашей соседки. Ты протянула ко мне ручки; ты была такая хорошенькая, такая... маленькая. Понимаешь? Такая маленькая. И я... Я не могла этого вынести. Джеральд всегда мне говорил, что после того я уже относилась к тебе совсем по-другому.
Печенье во рту у Беллы — как пригоршня сухих крошек. Мучная пыль, словно цемент. Она не может сглотнуть. Отвернувшись, она прикрывает рот клочком бумажного полотенца и потихоньку сплевывает наполовину пережеванную массу. Похлопывает себя по губам, словно навсегда закрывая, запечатывая их.
— Ну что, пойдем к папе, в сад? — Алессандра поднимается па ноги.
У двери на балкон она останавливается и легонько прикасается к Беллиному плечу.
— Я рада, что все-таки рассказала тебе.
— И я.
— Но лучше... Лучше, если мы не будем об этом больше говорить. Я не... Я правда не могу... — Она склоняет голову набок и смотрит на дочь широко распахнутыми, словно у ребенка, глазами. — Ты меня понимаешь?
— Конечно. — Белла накрывает руку Алессандры своей ладонью и улыбается ей.
— Ну, хорошо. Боже, как здесь красиво! Какое освещение! Magnifico !Джеральд, дорогой, ты, наверно, уже весь позеленел от зависти.
Белла замечает, как Алессандра кругами ходит по комнате. Она словно что-то ищет. Вот черт, лампа. Ее подарок — на новоселье. В любую секунду она, обводя комнату рукой и словно подразумевая, что у Беллы неважно со вкусом, может спросить: «А что, лампа не подошла?» Белла начинает судорожно придумывать ответ. Она упала со стола и разбилась. Она в ремонте, шнур немного болтался. Белла забрала ее на время в студию, чтобы написать с нее натюрморт. Лампа так понравилась Вив, что та позаимствовала ее, всего на неделю, чтобы Ник оценил и разрешил купить такую же.
— Какие элегантные светильники, — показывает Алессандра на настенную подсветку.
— Если ты ищешь, где твоя лампа, так и скажи. Я отвечу — она сюда совсем не подошла.
Она вглядывается в лицо матери, ожидая увидеть обиду или, наоборот, ярость.
— Ну, ничего. — Джеральд улыбается, радостно подняв брови. — Я же дал тебе тогда квитанцию, чтобы ты могла ее обменять.
Белла опускает скрещенные было руки.
— Просто она была не в моем вкусе. Извините.
— Ну и на что ты ее обменяла? — Алессандра озирается, как будто надеется догадаться.
Лицо Беллы проясняется.
— Вот. Идите посмотрите. — И она ведет их наверх.
В ее спальне все трое становятся полукругом, как будто оценивая конкурсную работу.
— Знаете, у меня никогда такого не было.
Неожиданно для себя самой Белла чувствует смущение. Как девочка-подросток, когда показывает любимую куклу и стесняется, что ведет себя, как маленькая.
— Это я должна была тебе подарить такое, — произносит Алессандра. — И как я не додумалась? Такая вещь должна быть у каждого.
Джеральд выходит вперед и останавливается перед большим зеркалом, где видит себя в полный рост. Поправляя лацканы, он говорит:
— В таком зеркале я кажусь себе настоящим джентльменом.
Белла и Алессандра стоят чуть позади, по обе стороны от отца. Мать робко, словно девушка, которую впервые пригласили на свидание, улыбается дочери, и та улыбается в ответ. Джеральд, заслоняя им весь вид, поворачивается и обнимает их.
Когда все они спустились вниз, Алессандра заметила на каминной полке старые снимки — она вместе с Беллой.
— О, хорошо, что не забыла. — Она открывает сумочку и шарит в ней длинными изящными пальцами. — Какие красивые фотографии, и ты на них так хорошо получилась. Джеральд, дорогой, надо бы нам их вставить в рамочки. Но ты ни за что не догадаешься, что я нашла в ящике туалетного столика, когда убиралась. Подожди минутку. Вот, смотри.
Она вручает Белле маленькую коробочку из мягкого синего бархата и кивает:
— Открывай.
— Это что, фамильные драгоценности? — спрашивает Белла.
Внутри, на нежно-розовой подстилке, словно это драгоценный камень или дорогое кольцо, лежит раковина.
Белла берет ее в руки и нежно проводит пальцем по краешку, там, где раковина начинает загибаться; он розоватый и очень гладкий. Она вертит и вертит раковину в руках, потом говорит:
— Красивая. Откуда она?
— А ты не помнишь? — Алессандра улыбается и хмурится одновременно. — Ты нашла ее на море, когда была маленькая, и подарила мне. В тот самый день, когда был сделан этот снимок. Я думала, ты помнишь.
Она кивает, глядя на фотографию:
— Да, в тот самый день. Мне как раз сказали, что я снова беременна. — Она опять кивает.
И ты все время держала это в себе?
Иногда ей снятся эти дни. Как ее обнимают теплые руки, как от мамы пахнет жасмином, пудрой и морем. Как они трутся носами.Оказывается, эти сны на самом деле были ее воспоминаниями.