Выбрать главу

— Я — взрослый человек? — Лена горько рассмеялась. — Да меня всю жизнь инфантильной называли. Я даже готовить не умею.

— Уверена? — Троенци, едва заметно улыбнувшись, пристально глянул девушке в лицо. — Не подскажешь, кто у нас тут кашеварит от самого Маскона?

— А кому еще? — пожала плечами Лена. — Да и какая премудрость в каше? Главное, что котел потом не я мою.

— Вот именно. Они не могут даже этого. Иелла сейчас отдает концы — уверен, только из-за того, что ее позвали греться не так, как она хотела. И она лучше умрет, чем сознается в этом.

— Дура.

— С какой-то стороны да, — Троенци сгорбился. — Я могу им приказывать, и они даже послушаются, но я не могу постоянно быть рядом! Понимаешь, ребята не умеют справляться с трудностями, и это их злит.

— И они подстраивают друг другу мелкие пакости, чтобы увидеть: другому еще хуже, чем тебе.

— Именно. Прошу: пригляди за ними. Я не останусь в долгу.

— Как будто вы можете вернуть меня домой, — Лена грустно усмехнулась, но в груди огненной бабочкой затрепетала надежда.

— Если ты хочешь именно этого — постараюсь, — Старик смерил девушку придирчивым взглядом. — Только привези ребят… живыми. Хотя бы живыми.

Как только караван минул перевал, сразу потеплело. Воздух оставался столь же сухим, как и раньше, но теперь, по крайней мере, можно было ночью сбегать "до ветру", не рискуя себе ничего отморозить.

Отвар Марка действовал — уже через сутки Иелла прекратила кашлять, а вскоре прошли и сопли. Конечно, ведунья в первую очередь благодарила Лену — за свитер, но девушка подозревала: именно он как раз не при чем. У нее еще с Маскона противно першило в горле, а напиток мигом снял все симптомы, вдобавок убрав сонливость вкупе с усталостью.

— Мне страшно, Лен, — сказала вдруг Иелла, раскинув на полу кибитки очередной пасьянс.

— Все будет хорошо, — механически сказала Лена. Она очень не хотела отвлекаться: у нее в руках исходил паром котелок со свежим отваром, и девушке очень хотелось вылить кипяток в чашку, а не на ноги.

— Я вижу расставание. Страшное.

— Это твое любимое слово.

— Нет, правда!

— Скажи, сколько твоих пророчеств сбылось?

Иелла, на миг задумавшись, принялась загибать пальцы.

— Три, если считать ласточкино гнездо.

— А сколько сделала?

— Не считала.

— Вот видишь!

— Пророчество не всегда сбывается. Существует такие вещи, как свобода воли и случайность, — чародейка, поплотнее закутавшись в плед, снова превратилась в "ученую девочку". — Все это сильно снижает вероятность исполнения предсказаний. До сих пор никому не удалось выстроить статистически достоверную серию.

— Ну еще бы. Ты сама постоянно предсказываешь всякие ужасы.

— Сильные эмоции образуют мощные искажения вероятностного поля. Их проще засечь.

Лена почувствовала, что еще немного, и у нее взорвется голова.

— Иелла, прекрати! Я эти страшные слова выучила и забыла два года назад!

— Я думала, тебе интересно, — чародейка насупилась и поглубже закуталась в одеяло.

— Извини. Но я действительно ничего не понимаю, когда ты говоришь одними терминами. Попроще можно?

Иелла вздохнула, закатив глаза к потолку. Она все больше становилась похожей на саму себя, и это безмерно радовало Лену.

— Попробую. Но результат…

— Иелла! Я же просила…

Милберг лежал на ржавом ложе пустыни, издали похожий на покрытый снегом муравейник. Издали он казался безжизненной глыбой хрусталя, но уже с полусотни километров Лена заметила: склоны Великой горы сплошь усеяны льдисто-белыми кристаллами.

— Теплицы и водосборники, — пояснил Троенци. — Вампиры живут на полном самообеспечении.

— Тяжело, наверно?

— Они не жалуются.

Пограничный столб, сложенный из разноцветного гранита, отмечал условную границу "вампирского княжества". Вокруг не было видно ни единой живой души.

— Пусто-то как…

— День, — коротко пояснил Троенци. — Это мы премся по жаре, как ненормальные, лишь бы поскорее. А так по пустыне положено путешествовать ночью. Вдобавок Милберг — не самое популярное место в округе.

— Я бы так не сказала, — Лена заметила неподалеку от дороги обугленные обломки, почти полностью заметенные песком. — Или у них тут недавно был большой праздник, или, наоборот, что-то совсем нехорошее.