Отсюда происходит боговидный и непревзойденный навык к добродетели и совершенная непреклонность или неудобопреклонность к пороку, а также чудотворение, прозорливость, и провидение, и [дар] рассказывать о том, что происходит где-то далеко, как о том, что происходит на глазах [у повествующего]. Однако поистине, превыше всего то, что все эти [дары] не является целью тех блаженных людей, но, как если кто посмотрит на солнечный луч и различит взвешенные в воздухе частицы, хотя вовсе не они являются целью для смотрящего, так и блаженные, общаясь в чистоте с божественными лучами, — которым по природе свойственно откровение обо всем, — попутно получают сверх того истинное знание не только о настоящем или прошлом, но даже о будущем. Цель же для них, как говорят монахи, — сверхсовершенное совершенство, то есть истинная исихия, вернее, плод истинной исихии, о котором мы уже говорили». [51]
Данное место, без сомнения, было очень важным для самого Григория Паламы, поскольку здесь он мог сосредоточить внимание на внутренней стороне жизни в исихии. Эти фразы с различными дополнениями повторяются в его трудах последующего десятилетия, а именно: в Посланиях Иоанну и Феодору, [52] VII антирретике против Акиндина [53] и Послании монахине Ксении. [54] В дальнейшем один параграф будет процитирован Филофеем Коккиным в его Энкомии свт. Григорию Паламе. [55]
Полноценный комментарий к данному отрывку потребовал бы глубокого анализа богословской системы Григория Паламы с привлечением более поздних текстов — соответствующих мест в Триадах и, кроме того, Послания Ксении. Ограничимся здесь лишь указанием на большое значение, придаваемое сокрушению (πένθος), [56] и подчеркнем, что главной идеей приведенных строк является обращение ума аскета к самому себе и собирание всех духовных сил. Мы видим здесь мотив, характерный для византийского исихазма XIII и XIV вв. [57] Не станем приводить бесчисленные цитаты, упомянем только, что в третьей четверти XIII в. монах Никифор писал о необходимости «обращаться к себе, или даже — входить в себя самих» (ἐπανελθῶμεν, ἢ μᾶλλον εἰσελθῶμεν) [58] и побуждал «собирать свой ум [и вводить его]» (συναγαγών σου τὸν νοῦν) [59] в сердце. Сходные слова находим и в трудах прп. Григория Синаита († ок. 1346 г.): «вытесняй [60] свой ум из рассудка в сердце и удерживай его в там» (ἄγξον τὸν νοῦν ἐκ τοῦ ἡγεμονικοῦ ἐν καρδία και κράτει ἐν αὐτῆ), «заключай свой ум в сердце» (τὸν νοῦν ἐν καρδία συγκλείων), «введи ум в сердце» (τὸν νοῦν ἐν καρδία συνάγων) и т. д. [61] Однако величайшим «теоретиком», если позволительно так сказать, этого сокровенного делания был именно Григорий Палама, что хорошо видно из отдельных параграфов его Триад. [62] Он использует некоторые оригинальные термины (ἐπιστροφή и его производные), которые не встречаются у его современников. [63] Тема обращения к себе, сформулированная в приведенных выражениях, впервые появляется на этих страницах Жития Петра Афонита, но в дальнейшем будет неоднократно воспроизводиться. Например, в Главах о молитве и чистоте сердца, написанных одновременно или чуть ранее первой Триады (1337/38 гг.), [64] находим следующие строки: «когда единство ума станет трояким, оставаясь единым, [он] присоединяется к богоначальной Троической Единице, закрывая все входы для греха (…). Единство ума становится трояким, оставаясь единым, когда обращается к самому себе (ἐν τῆ πρὸς ἑαυτόν στροφῆ) и посредством самого себя возвышается к Богу. Обращение (στροφή) ума к себе есть бдение (τήρησις) о себе, и его возвышение к Богу совершается через молитву». [65] Если в Послании к Варлааму Палама упоминает лишь о «сосредоточении и возвращении ума к самому себе», [66] то в Триадах он неоднократно подчеркивает необходимость обращения к себе, обращении к тому, что внутри, когда человек заставляет ум возвращаться к себе самому, почему и можно говорить об обращении к себе и «осторожности ума». [67]
52
Эта переписка не была отмечена П. Христу,
53
54
55
§32, II. 11–129: Tsamis 1985, pp. 461–464. Как следует из заглавия, отрывок взят из VII
56
Сошлемся на фундаментальный труд Й. Осэра: Hausherr 1944. О понятии πένθος см. в сочинениях Паламы:
59
Ibid., p. 27, I. 14; и далее: «διά τὸ τάς αἰσθήσεις συνάγειν καὶ εἴσω εἰσάγειν», p. 20, II. 25–26.
63
Насколько нам известно, единственное исключение представляет Филофей Коккин, находившийся под влиянием Паламы. В упоминавшемся выше
64
И. Мейендорф утверждает, что невозможно с точностью датировать эти три главы, вдохновленные, по его словам, «классическими идеями учения Евагрия» (Meyendorff 1959, pp. 383–384). Однако в другом месте (ibid., р. 60) он пишет о том, что данные
66
«κατά τὴν εἰς ἑαυτόν συνέλιξιν τε καὶ ἐπιστροφήν τοῦ νοῦ», §42: PS 1, p. 249, II. 16–17. Данный отрывок повторяется в VII
67
«συστρέφειν τον νοῦν εἰς ἑαυτόν», Tr. I, 2, 8; «τῆς ούν καθ’ ἑαυτόν ἐνεργείας γενόμενος ό νοῦς ἥτις έστιν ἡ πρὸς ἑαυτόν στροφή καί τήρησις», Tr. I, 3, 45; «ἐπιστρέφουσι τὸν νοῦν εἰς ἑαυτόν», Tr. II, 1, 31; «περὶ τα ἔνδον στρεφόμενων ἡμῶν», Tr. II, 2, 5. Приведем также примеры употребления других терминов: Tr. I, 2, 3 (τὸν νοῦν […] ἡμῶν […] συναγαγόντες πρὸς τα ἐντός ἐπαναγαγόμεν), Tr. I, 2, 4 (ἐντός τοῦ τε σώματος καὶ ἑαυτοῦ τὸν νοῦν ἐπαναγαγεῖν ἀνάγκη), Tr. I, 2, 8 (τὴν δύναμιν τοῦ νοῦ τῆς καρδίας εἴσω πέμψει) etc.