Не знаю, как это можно объяснить в двух-трёх строчках, но видно было со стороны, что девушка уходит ив этих мест надолго, а может быть, и не вернётся никогда, хотя и трудно ей расставаться с той вон речкой, с тем вон старым осокорем над родником. Опустив руки, не уговаривая, не упрашивая, стоял с ней рядом парень. Я тогда сразу не понял, как это можно так стоять рядом пень-пнём, если любишь или дружишь. Ветер подул с реки, первая звезда загорелась, а они всё стояли. На дороге показался автобус. Решительным, упорным рывком девушка вскинула свой мешок на плечо. Она уехала…
Парень подошёл к нашему охотничьему костру и рассказал историю Тани Николаевой. Училась она здесь неподалёку, окончила курсы, работала трактористкой, а теперь вот…
– Не удержал? – вырвалось у меня тихо.
Девушку эту обидели грубо и подло. На вечере в муромском клубе нашёлся здоровенный наглый мерзавец и оскорбил её. Непонятно было только, почему же всё-таки она уезжала, сильная и, видимо, твёрдая характером, из-за одного хулигана, из-за одного негодяя? Что-то тут было не так, не просто, и мы сказали об этом парню.
– Один-то он был один, – сказал парень, тяжело вздыхая. – Да нас-то стояло около чуть не десять человек…
– Ну и что?
– Ну и ничего, – ответил парень. – Привыкли мы к такому обращению, думали, стерпит, не вступились, да ещё посмеялись. Ну, а она не стерпела, обиделась не на одного, а на всех.
Он попрощался с нами и пошёл куда-то своей невесёлой дорогой, может быть навсегда потеряв своё счастье на земле. А мы подумали, и потом сказали об этом друг другу, что девушка поступила правильно, что уехала от таких друзей и товарищей.
По-разному привязывается человек к тому месту, где родился и живёт, где трудится, где пришла к нему первая любовь… Культурно-бытовое устройство советских людей и в городе, и в деревне отнюдь не ограничивается хорошим жильём и заработком, избой-читальней и Дворцом культуры. Уровень духовных потребностей советского человека вырос неизмеримо, партия его воспитывает в высоких моральных принципах, вкусы его и отношение к окружающему формируются на высоких примерах нашей жизни. Человеку, как никогда раньше, стало одинаково трудно терпеть рядом с собой и дикость, и запустение земли, и уродливость человеческих отношений. Вряд ли нужно теперь особо доказывать прямую и непосредственную связь личного поведения, быта и моральных качеств людей с их общественной и хозяйственной деятельностью. Когда колхозницы пишут письмо Никите Сергеевичу Хрущёву, Центральному Комитету Коммунистической партии, они рассказывают в нём не только о своём колхозном будничном труде, о героизме и самоотверженности, но и о жизни, об отдыхе, о делах, о том, как они строят школы, дома, знаменитую рязанскую автостраду, как от этого стало легче и удобнее жить людям.
В городе эти тесные связи и отношения людей менее заметны. В деревне, в колхозах они у; всех на глазах. Люди там не только трудятся, но и живут бок о бок. Связь быта и труда там особенно ощутима. Разумеется, никто не отрицает могучей зависимости человека от результатов его трудовой деятельности, от материальной обеспеченности. Но ведь культура, удобный быт и, наконец, духовные запросы – тоже результат труда и отношения к труду.
Мне приходилось видеть не одну такую девушку, не одну Таню Николаеву во время своих поездок. Я видел и других людей, покидавших родные и обжитые места, и это не был «уход на заработки». Помню, как целая семья хороших сельских тружеников подалась в город только потому, что местные головотяпы под корень свели весёлую берёзовую рощу возле села, где привыкли отдыхать люди. Помню рыбаков, уезжающих из киржачских деревень, в город потому, что их любимую речку-красавицу забросали взрывчаткой, отравили кислотой. Помню охотников из Керженца, переезжавших на новое место потому, что опустели леса вокруг, вывелась птица, «огнём и мечом» прошли по лесам браконьеры и лесозаготовители и уничтожили в них жизнь. А ведь все эти охотники, рыбаки и птицеловы, что ушли в другие края, были и трактористами, и кузнецами, и комбайнёрами. Таким образом, урон терпела и терпит не только статистика населённости, но и трудовая организация общества.
Ведь вполне понятно, что сохранение красоты земли и порядка на земле, охрана, к примеру говоря, лесов и рек и утверждение и защита новых человеческих отношений – всё это входит в огромный комплекс культурно-бытового устройства человека. Красота и порядок – такие же необходимые «удобства жизни», как радио, кино, книга, школа и больница.
Велика наша земля! Живут на ней хорошие героические люди – борцы. Может быть, и не стоит говорить о борьбе, о трудностях, о лени, о равнодушии к красоте иных людей?
И всё же…
Почему-то, говоря о бюрократизме, о равнодушии, мы незаметно для себя сделали этот разговор специфическим разговором горожан.
Бюрократизм и равнодушие к людям, к их запросам в деревне не менее страшны, чем в городе. Недаром столько времени и сил уделяет наша партия и лично Никита Сергеевич Хрущёв большому удобству деревенской жизни. И как обидно, что порой на местах к этому огромному делу относятся равнодушно, без любви и без страсти.
Не только миллиарды пудов хлеба и миллионы голов скота – вклад колхозной деревни в строительство нашего общества. Растут в деревне миллионы новых людей – борцов и строителей, влюблённых в своё дело, в красоту, в великие цели нашей жизни. Это – герои нынешнего дня. Вместе с тем это герои будущего.
Мы уже видим их – матерей и сестёр, и рядом с ними их сыновей и братьев, людей с высокоразвитым чувством достоинства и долга. Отцы и матери завещают строительство коммунизма сыновьям и дочерям. Надо по-настоящему сделать жизнь прекрасной. Не умозрительно, а по-настоящему. Беречь Родину и охранять её надо со всем, что в ней есть, с её лесами, полями, реками и морями.
Николай Коротеев
Цвет надежды
По небу плыли обкатанные ветром облака. Они двигались длинными грядами. С их днищ свисали серые космы дождя. Он, подгоняемый порывистым ветром, то окутывал туманом громады домов, то стихал, и тогда меж туч проглядывало солнце. Мягкий свет его падал на покрытые жёлтой керамикой здания, запутывался в обожжённой холодом листве бесконечных аллей просторного Комсомольского проспекта, а вдали вспыхивал золотом Нескучный сад, вереницы деревьев на Ленинских горах.
Шелестели, пробегая, машины. И даже здесь, среди гудроновой реки, чувствовался острый запах осенней земли.
В киоске я взял газету. В ней увидел фотографию: молодые мужчина и женщина сажают дерево.
В подписи говорилось, что это молодожёны – Валентина и Валентин Невзоровы сажают первое дерево в Парке счастья. Да, новый парк называется «Парком счастья».
Я пошёл в этот парк.
Он скромен, как всё новое и по-настоящему большое. У него нет ни триумфальной арки, ни указателей. Но в нём уже несколько маленьких деревцев выстроилось в живописном беспорядке. Всего несколько деревцев… Их посадили молодые люди, которые нашли счастье в жизни и в честь этого решили вырастить деревья.
Есть что-то трогательное в таких осенних посадках. Деревца стоят с обнажёнными ветвями. Им предстоит пережить зиму и, может быть, суровую, прежде чем на них расцветут первые листья. Именно расцветут. Ведь для тех, кто посадил эти деревья, роскошными цветами покажутся весной крохотные проклюнувшиеся почки.
Мне захотелось познакомиться и поговорить с молодыми, посадившими первое дерево в будущем огромном и тенистом саду. Разыскивая их, я узнал и историю возникновения парка. Даже не одного, а многих парков. Ведь в столице по решению Моссовета в каждом районе выделены участки, где люди, считающие какой-то день торжественным, могут приобрести и посадить дерево в честь знаменательной для себя даты.