По заключении договора Цимисхий на радостях послал по две меры муки на каждого русского воина, зная о том, что из шестидесятитысячной армии киевского князя в последних боях погибло 38 тысяч.
Однако свою победу греки приписывали только чуду, сотворенному с помощью великомученика Феодора Стратилата, которому якобы явилась Богородица и сказала: «Феодор! Твой царь воюет со скифами и находится в крайних обстоятельствах, так поспеши же ему на помощь!»
Кстати, согласно византийцам, всякий раз, как только русские подступали к греческим владениям, в события непременно «вмешивалась» Богородица — Одигитрия и «спасала» греков и греческих царей. Ну а на сей раз Пресвятая дева «позаботилась» о том, чтобы «скифы» поскорее убрались из Болгарии и тем самым позволили империи покончить с независимостью Болгарского царства.
По случаю «чудесного» завершения войны Цимисхий приказал заложить храм на месте могилы Феодора Стратилата, а город Евханию (Доростол), в котором почивали нетленные мощи святого, переименовать в Феодорополь. В честь победы с жителей сняли подать и выпустили монету с изображением Спасителя и надписью: «Иисус Христос Царь Царей». Велика была печаль русских, которым предстоял долгий путь домой. Превозмогая себя и боль от тяжелых ран, Святослав перед уходом из Переяславца отправился на встречу с Цимисхием к крепости Доростол, стоявшей на другом берегу Дуная.
По словам очевидца, знаменитого византийского историка Льва Дьякона, Иван Цимисхий, по происхождению армянин, два года назад убивший при содействии царицы греческого царя Никифора, теперь представлялся во всем блеске и великолепии императора. Он сидел верхом на коне в расшитой золотом одежде и в блистающих доспехах в окружении не менее разряженных вельмож. Все заметно волновались по поводу встречи со Святославом, одержавшим ранее столько побед над греческими армиями. И вот все увидели, как киевский князь переезжает реку в простой «скифской» ладье, сидя наравне с гребцами на веслах. Он почти ничем не отличался от остальных русских. Бросив весло, Святослав остался сидеть на скамье и сидя разговаривал с императором, который тоже не сошел с коня, не желая показать противнику свой слишком малый рост (Цимисхий в переводе с армянского означает «маленький»),
Лев Дьякон дает достоверную и яркую характеристику русского князя: «Видом же он был прост, среднего роста — не слишком высок, не слишком мал, с густыми бровями, с голубыми глазами, с обыкновенным носом, с бритой бородой и с густыми длинными усами. Голова его была начисто обрита, только на одной ее стороне висела прядь волос, означающая знатность рода, принятого у славян. Шея была крепкой, плечи широкими и стан довольно гибкий и сильный. Он казался мрачным и суровым. В одном ухе у него висела золотая серьга, украшенная двумя жемчужинами посредине. Одежда его была из белого полотна, ничем кроме чистоты не отличаемая».
Поговорив немного с императором об условиях мира, Святослав подал знак гребцам, и ладья поплыла к другому берегу. Греки же, как вкопанные, остались стоять на месте. Создалось впечатление, что их покидал не побеждённый «скиф», а грозный воитель, презиравший мишуру придворной камарильи.
Однако Цимисхий, провожая глазами удалявшуюся ладью, думал о том, как бы перехватить своего самого опасного противника на его пути в Киев. После встречи он поспешил отправить к печенегам личного посланца Феофила Евхаитского, чтобы сообщить им: «Вот идет Святослав домой в Русь с малой дружиной, взявши у греков богатства бесчисленные».
Зная или догадываясь об этом, русский князь, прежде чем войти в устье Днепра, стал держать совет с дружиной. Ему хотелось как можно скорее добраться в Киев, поэтому он предложил кратчайший путь: минуя днепровские пороги, пробиться сквозь печенежские засады. Только многоопытный воин Свенельд советовал идти в обход, через степи правобережья, добывая с боя коней у кочевников. Большинство было на стороне князя, и все же порешили послать меньший отряд во главе со Свенельдом посуху, а остальным двигаться к порогам.
Святослав еще питал слабую надежду на честное слово Цимисхия и, только подойдя к порогам, понял, что ошибся. Здесь его ожидало столько печенегов, что ему стало ясно: пробиться сквозь них с такими малыми силами невозможно. Надвигались холода, и решено было отойти назад в Белобережье и зимовать там. Эта зима оказалась крайне тяжелой. Иссякли все съестные припасы, питались одной рыбой, начался страшный голод, и многое число воинов погибло.
Весной 972 года, как только освободился от льда днепровский путь, Святослав решился на крайний шаг — попытаться с боем пробиться через пороги, где его терпеливо подкарауливали печенеги, предводительствуемые Курей.
В последнем смертельном бою была перебита вся русская дружина, и только много дней спустя в Киеве стало известно о гибели князя. Куря приказал сделать из его черепа чашу, окованную серебром, пил из нее вино на пирах и похвалялся своей победой над великим русским воином. Сам же впоследствии он погибнет от руки внука Святослава — Мстислава, который окончательно разгромит печенежские орды.
Святослав — выдающийся военачальник, бесстрашный рыцарь битв и сражений. Он не знал поражений, пока не столкнулся с неимоверно хитрым и коварным врагом, каким оказалась Византия. Прямодушный и бескомпромиссный славянский воитель, презирающий всякую ложь и предательство, стал жертвой вероломной политики византийских правителей. Сначала император Никифор Фока втянул его как союзника в войну с Болгарией — страной, грозившей покончить с Константинополем. Русский князь завоевал почти всю восточную ее часть, но как только силы его армии и силы болгар были истощены, другой император — Иоанн Цимисхий повернул оружие против Святослава и сумел нанести ему поражение, вынудив его заключить мир с империей и покинуть Болгарию. Все могло повернуться иначе, если бы с самого начала Русь и Болгария действовали как союзники.
Чтобы не допустить возможности русско-болгарского союза в будущем, Цимисхий заставил болгарского царя Бориса отречься от царского титула и принять титул сановника императорского дома. Таким образом, вся восточная часть Болгарии с ее столицей Бреславом была надолго аннексирована Византией. Возникла еще одна преграда в развитии торговых и культурных связей Киевской Руси с придунайскими странами.
Можно лишь догадываться, какое сильное душевное потрясение испытали Святослав и его верные сотоварищи после поражения и сдачи крепости Доростол. Ему, одержавшему победы в бесконечном числе битв, было над чем задуматься, и наверняка одной из причин своей неудачи он считал немилость к нему славянских богов, тем более что греки похвалялись при нем о покровительстве им их богов и самой Богородицы. Не потому ли, еще находясь на Дунае, Святослав решил выместить гнев на божествах своих врагов, немедленно отправив нарочных в Киев с повелением уничтожать все христианские храмы и молельни, построенные его матерью княгиней Ольгой? В «Истории епископа новгородского Иоакима» говорится о том, как подверглись на Руси первым гонениям последователи новой религии: среди княжеских дружин распространился слух, что это киевские христиане прогневали языческих богов. Святослав якобы покарал многих своих крещеных дружинников и даже убил собственного брата Глеба, который не захотел отречься от православной веры. Обвиняя киевских священников в своем поражении, князь повелел «храмы христиан разорить и сжечь, и сам вскоре пошел, желая всех христиан погубить».
Здесь вымысел церковного историка переплетается с действительностью. Святослав не мог не заметить, что его дружинники молятся разным богам, что это наносило ущерб единству его войска. По всей видимости, он пришел к выводу о необходимости каких-то решительных мер с целью приведения всего народа к единой вере, наследуемой от отцов и дедов. И то, что не успел сделать Святослав, попытался осуществить его сын Владимир десять лет спустя после гибели своего отца.
А факт сожжения киевских церквей подтверждают раскопки: археологи обнаружили один из фундаментов разрушенного в тот период храма, а на нем — вновь сооруженное языческое капище и требище, посвященные Перуну.