Пространная редакция:
Въспели бяше птицы жалостные песни, вси въсплакалисякнегини[В ркп.: кне.] и болярыниизбьенных, воеводины жены, Микулина женаВасильевича да МарьяДмитриева рано плакашася у Москвыу брега на забралах, а ркучи: «Доне, Доне, быстраярека, прирыла ecuгоры каменныя, течеши в землю Половецкую[В ркп.: повецкую.]. Прилилей моегогосударя к мне, МикулуВасильевича».
Тимофеева женаВолуевича Федосьятако[В ркп.: так.] плакася, а ркучи: « Ужевеселье пониче в славне гради Москве, уже не вижу своего государя Тимофея Волуевича в животе». Да Ондреева жена Марья да Михайлова Оксенья рано плакашася: «Се уже нам обема солнце померкне на славне гради Москве. Припахнули к нам от быстрого Донуполоняныа вести, носящу великую беду. Выседоша удальцы з боръзых коней на судное место на поле Куликове».
А уже диво кличет под саблями татарскыми (И1) {л. 220 об. — 221}.
И воспели бяше птицы жалостные песни, восплакашася вси княгини и боярыни и вси воеводские жены о избиенных. Микулина жена Васильевича Федосья да Дмитреева жена Марья рано плакаша, у Москвы града на забралах стоя, а ркут тако: «Доне, Доне, быстрая река, прорыла еси ты каменные горы и течеши в землю Половецкую. Прилелей моего господина Микулу Васильевича ко мне». А Марья про сьвоего господина то же рекла.
А Тимофеева жена Волуевича тако же плакахуся и рече тако: «Се уже веселие мое пониче во славном граде Москве, и уже не ви<жу>[В ркп. стерта и вырезана часть текста.] своего государя Тимофе<я Вол>уевича, в животе нету». А Ондреева жена Марья да Михайлова жена Оксинья рано плакашася: «Се уже обемя нам солнце померкло в славном граде Москве. Примахнули к ним от быстрого Дону поломянные вести, носяше великую беду и сседша удальцы з добрых коней на суженое место на поле Кулико<в>е[В ркп.: Куликое.] на речки Напряде» (У) {л. 184–185 об.}.
Воспели птицы жалосными песнями, восплакали кнегини и боярыни избиенных мужей. Микулина жена Марья рано плакаше у Москве града но заборолех, а рекучы так: «Доне, Доне, быстрая река, прорыла есть каменья горы, течешы в землю Половецкую, прилелей моего господаря ко мне Микулу Васильевича».
Тимохвеева жена Настасья тако ж плакашеся рано, а рекучы: «Ужо веселие мое пониче у славъном городе Москве. Уже государя моего Тимохвея в животе не вижу». Андреева жена Марья да Михайлава жена Оксинья рано ж плакашеся: «Уже нам солнце померкло во славном граде Москве. Припахнули нам от быстрого Дону поломяныя вести, носяше великую беду, мужей нашых раты прибили. Изседоша удалцы из борздых коней на судное место на поли Куликове, положыли головы своя от святыя Божыя церкви за православъную веру християнскую и за господаря великаго князя Дмитрия Ивановича и брата его князя Володимера Андреевича».
Вжо, брате, диво кличет под шаблею татарскою, а тым богатырем слава и честь и вечная[В ркп.: вечя.] память от бога милость (С) {л. 40 об. — 41}.
Плачи — один из ярких элементов русских повестей XIV–XV вв. Хорошо известен, например, плач княгини Евдокии над мертвым Дмитрием Ивановичем (Житие Дмитрия Донского),428 плач Ингваря Ингваревича по убитым братьям из Повести о разорении Рязани.
Плачи вдов погибших воинов в Пространной Задонщине резко отличаются от К-Б.[Некоторые мотивы плачей взяты из фрагмента № 21 К-Б.] Прежде всего они искусственно оторваны рассказом о Пересвете и Ослябе от текста о гибели мужей, по которым плачут их вдовы. Число плачей увеличено, а имена вдов изменены в соответствии с новым списком погибших. Так, в списке появились Тимофей Волуевич, Андрей Серкизович и Михайло Иванович — одновременно их жены помещены среди плачущих. Причем если Федосия в К-Б была вдовою неясного Ивана, то здесь она стала вдовою Тимофея Волуевича (в отчестве Тимофея допущена неточность — у Тимофея Волуя отцом был Василий). В плачах И1 и сходных заметны стилистические повторения (дважды употреблено выражение «в славном граде Москве», восходящее к К-Б).
Обращаясь к Дону, жена Микулы Васильевича Марья говорит, что он пробил «берези харалужныя» (К-Б). По мнению Н. К. Гудзия, это — «явно бессмысленное выражение», ибо слово «харалужныя» «представляет собой противоестественный эпитет к „берези“ и без понимания попало сюда из „Слова“, где идет речь о харалужных мечах».[Гудзий. По поводу ревизии. С. 87. Д. С. Лихачеву также «что такое „берези хараужныя“ или „харалужные“ — совершенно неясно» (Лихачев. Черты подражательности «Задонщины». С. 98).] Но чтение списка К-Б отнюдь не бессмысленно. «Берези харалужные» следует переводить «берега гибельные» (от чагатайского «хараблиг», гибель).[Ржига В. Ф. Восток в «Слове о полку Игореве» // «Слово о полку Игореве». М., 1947. С. 178–182; Mazon A. La Campagne d’Outre-Don de 1380. P. 25; См. также: Радлов В. В. Опыт словаря тюркских наречий. СПб., 1899. Т. 2. Стб. 1667–1668. Пропуск надстрочного «л» в слове «хара<л>ужные» списка К-Б — обычная описка в рукописях XV–XVII вв., ср. там же: «копия харалужныя».] Именно из этого выражения произошли «горы каменые» И1 и сходных (ведь создатель первоначальной Задонщины Софоний был по происхождению выходцем из татарской среды[Седельников. Где была написана «Задонщина»? С. 535–536; Ржига В. Ф. О Софонии Рязанце//Повести. С. 401–405.] и его знакомство с восточными языками более чем вероятно). К тому же в обеих редакциях есть выражение «копия харалужныя» (гибельные).[Наконечники копий XI–XIV вв., во всяком случае в Прибалтике, делались из дамасской стали (Аптейп А. К. Наконечники копий из сварочной узорчатой (дамасской) стали в древней Прибалтике//Советская археология. 1963. № 4. С. 167–178). Поэтому вряд ли можно считать (как это делает А. В. Арциховский), что «копья харалужные» Задонщины «подозрительны» (Обсуждение одной концепции. С. 138).] В К-Б оно координирует с харалужными берегами, а в списках Пространной редакции как бы повисает в воздухе.
Чтение «берези харалужные» можно признать по сравнению с «горами каменными» первичным и по текстологическим причинам. Д. С. Лихачев справедливо пишет: «В текстологической практике более трудному чтению (lectio difficilio) приходится обычно отдавать предпочтение, считая его более древним, так как естественнее допустить образование легкого чтения из трудного, чем трудного из легкого».[Лихачев Д. С. К вопросу о реконструкциях древнерусских текстов//Исторический архив. 1957. № 6. С. 164.]
Если считать, что «горы каменныя» в Задонщине появились под влиянием Слова о полку Игореве и лишь позднее были заменены «харалужными берегами», то нам придется столкнуться и еще с некоторыми трудностями. В самом деле, почему современник и очевидец битвы 1380 г., упоминая о «горах каменных», обнаружил полное незнание места, где происходило побоище? Зачем понадобилась позднейшему редактору замена понятного образа «каменных гор» на столь вычурный, как «харалужные берега»? Но может быть, замена была произведена для придания памятнику большей образности? Тоже сомнительно. Откуда вообще автору могло быть известно значение столь редкого слова — «харалужные»? Упоминание в Задонщине «харалужных копий» не дало бы ему прочной опоры для создания образа «харалужных (гибельных) берегов». Словом, допущение первичности чтения «горы каменные» ведет к стольким несуразицам, что от него приходится отказаться.
«Горы каменыа» на Дону автор Пространной Задонщины ассоциировал с «берегами харалужными» под влиянием Никоновской летописи, где он нашел это наименование в Хождении Пимена (1389 г.) в Царьград при рассказе о путешествии его по Дону.[ПСРЛ. Т. 11. С. 96.] Мы помним, что в фрагменте № 8 также могут быть обнаружены следы знакомства составителя Пространной Задонщины с этим Хождением («Межу Чюровым и Михайловым»).
Глагол «прорыла» (И2, У, С) выводится из «пробила» (К-Б) палеографически: в XVI–XVII вв. есть сходные начертания «б» и «р».[Черепнин Л. В. Русская палеография. М., 1956. С. 362, 365. «Перемена „р“ на „б“, — пишет по другому случаю Д. С. Лихачев, — легко оправдывается палеографически — особенно для скорописи» (Лихачев. Текстология. С. 152). Возражения, сделанные Р. П. Дмитриевой, Л. А. Дмитриевым и О. В. Твороговым, нам не представляются убедительными. Так, наши оппоненты считают маловероятным совпадение палеографических описок «в четырех независимых друг от друга списках» (Дмитриева, Дмитриев, Творогов. По поводу. С. 114). Ну почему же в «четырех» — всего в двух текстах: К-Б и Слове. Замена грамматической формы («пробилъ» — «прорыла») объясняется не опиской, конечно, а изменением подлежащего (вместо Дона — река), а совпадение — тождеством рода двух разных подлежащих (Дон в К-Б и Днепр в Слове). Буква «б» не была «в выносном положении перед гласной», а выносилась с нею (случаи вынесения согласной со следующей за ней «и» очень хорошо известны). Далее, оппоненты считают, что тексты должны быть написаны «полууставом или в крайнем случае беглым полууставом, в котором выносные „р“ и „б“ различались довольно четко» (Там же). И опять презумпция: список, имевшийся в распоряжении автора Слова, скорее всего, был поздний. Во всяком случае эту возможность отвергнуть нельзя. Наконец, соображение Р. П. Дмитриевой о том, что в данном случае К-Б передает первоначальное чтение, так как С мог подвергаться влиянию «извода Унд.» (Дмитриева. Взаимоотношение списков. С. 114), не может приниматься во внимание, ибо сам тезис об этом влиянии не доказан исследовательницей (см. Приложение).] Выражение «прилелей моего государя ко мне» стилистически нескладно: речь идет о том, чтобы Дон приголубил погибшего Микулу Васильевича (К-Б). Дон, кроме того, никак не мог доставить в Москву тело убитого Микулы.[ «По Дону нет пути для возвращения в Москву» (Лихачев. Черты подражательности «Задонщины». С. 97).] Формула «слава пониче» (К-Б) была заменена словами «веселье мое пониче» (в другом случае «солнце померкло»). Фраза И1 и сходных списков «въспели бяше птицы жалостные песни» повторяется еще раз ниже в фрагменте № 21 («Туто щурове рано въспели жалостные песни… то ти было не щурове рано въспеша жалостныя песни»), а «суженое место» — в фрагментах № 17, 27 и Сказании.[ «вам, братьа… сужено место лежати» (Повести. С. 75).] Наконец, фраза о диве навеяна предшествующим текстом («кликнуло диво» в фрагменте № 16) и Сказанием о Мамаевом побоище. В данном случае, как и в фрагменте № 16, «диво» выступает провозвестником («кличет») новостей, но на этот раз, как «девицы» Сказания, — печальных. По О. Кралику, «диво» генетически связано с «дивными» (удальцами) из К-Б.[Krälik. S. 87.] «Под саблями татарскими» погибли многие русские воеводы. Вместе с дивом жалостные песни поют и «щурове» (маленькие пичужки).