Долго ночь меркнет.
Заря свет зажгла,
мгла поля покрыла;
щёкот соловьиный умолк,
говор галочий пробудился;
Русичи широкие поля червлёными щитами перегородили,
ища себе чести, а князю славы.
Рано с зарей в пятницу они потоптали поганые полки половецкие
и рассыпались стрелами по полю,
помчали красных девок половецких,
а с ними злато и атласы, и дорогие аксамиты.
Плащами, покрывалами и опашнями и разным узорочьем половецким
стали мосты мостить по болотам и топким местам.
Червлёный стяг, белая хоругвь, червлёная челка, серебряный
жезл — храброму Святославичу!
Дремлет в поле храброе Олегово гнездо, далёко залетело!
Не было оно на обиду рождено ни соколу, ни кречету,
ни тебе, черный ворон, поганый половчанин!
Гзак бежит серым волком, Кончак путь ему кажет к Дону великому.
На другой день поутру рано
кровавые зори свет возвещают;
черные тучи с моря идут,
хотя прикрыть четыре солнца,
и в них трепещут синие молнии.
Быть грому великому!
Итти дождю стрелами с Дона великого.
Тут копьям преломиться,
тут саблям притупиться
о шеломы половецкие,
на реке на Каяле у Дона великого.
О Русская земля! Уже за холмом сокрылась ты!
_____
Вот ветры, Стрибожьи внуки, веют с моря стрелами на храбрые
полки Игоревы.
Земля гудит, реки мутно текут,
прах поля покрывает, стяги трепещут.
Половцы идут от Дона и от моря, со всех сторон русские полки обступили.
Дети бесовы кликом поля перегородили,
а храбрые русичи — червлеными щитами!
Яр-тур Всеволод! Стоишь на поле брани,
прыщешь на воинов стрелами,
гремишь о шеломы мечами харалужными.
Куда он, тур, ни поскачет, своим золотым шеломом посвечивая,
там и лежат поганые головы половецкие.
Порублены саблями калеными шеломы аварские
тобою, яр-тур Всеволод!
Ран ли устрашится, братья,
забывший почести и богатство, и город Чернигов,
и отчий златой престол,
и своей милой жены, ясной Глебовны,
свычаи и обычаи.
Были века Трояновы,
миновались лета Ярославовы;
были походы Олеговы, Олега Святославича.
Тот Олег мечом крамолу ковал
и стрелы по земле рассеивал.
Вступает он в злат-стремень во граде Тмуторокани,
звон же тот слышал давний великий Всеволод, сын Ярославов,
а Владимир всякое утро затыкал себе уши в Чернигове;
Бориса же Вячеславича,
младого и храброго князя,
похвальба на смертный суд привела
и на Канине зеленое ложе постлала за обиду Олегову.
С той же, как ныне, Каялы повез Святополк отца своего
меж угорскими иноходцами ко святой Софии к Киеву.
Тогда при Олеге Гориславиче
засевалось и порастало усобицами,
погибало добро Даждьбожьего внука,
в княжьих крамолах век людской сокращался.
Тогда по Русской земле редко пахари кликали,
но часто вороны каркали,
мертвечину деля меж собою,
а галки вели свои речи,
собираясь лететь на поживу.
То было в те бои и в те походы,
а такого боя не слыхано!
С рассвета до вечера,
с вечера до́ света
летят стрелы каленые,
гремят сабли о шеломы,
трещат копия булатные
в поле незнаемом среди земли Половецкой.
Черна́ земля под копытами костьми была засеяна,
а кровию за́лита:
туго́ю взошли они по Русской земле!
Что там шумит, что там звенит издалёка рано пред зорями?
Игорь полки оборачивает:
жаль ему милого брата Всеволода.
Билися день, бились другой;
на третий день к по́лудню пали стяги Игоревы.
Тут два брата разлучились на береге быстрой Каялы;
тут кровавого вина недостало;
тут докончили пир храбрые русичи:
сватов напоили,
а сами полегли
за землю Русскую.
Никнет трава с жалости,
а древо с кручины к земле приклонилось.
_____
Уж невеселая, братья, година настала,
Уже Пустыня силу прикрыла!
Встала Обида в полках Даждьбожьего внука,
вступила девою на землю Троянову,
заплескала лебедиными крыльями на синем море у Дона:
плещучи, прогнала обильные времена.
Походы князей на поганых затихли,
ибо сказал брат брату: „то мое, а это — мое же!“
И начали князья про малое „вот великое“ молвить,
а сами на себя крамолу ковать.
А поганые со всех сторон приходили с победами на землю Русскую.
О! Далеко залетел сокол к морю, птиц избивая!
А Игорева храброго полка не воскресить!
По нем кликнула Карна,
и Жля поскакала по Русской земле,
жар помчав погребальный в пламенном роге.
Жены русские расплакались, причитая:
„Уже нам милых своих ни мыслию не помыслить,
ни думой не вздумать,
ни очами не увидеть,
а серебром и златом подавно не потешиться“.