И застонал, братья, Киев кручиною,
а Чернигов напа́стями;
тоска разлилась по Русской земле,
печаль обильная потекла среди земли Русской.
А князья сами на себя крамолу ковали,
а поганые, с победами рыская по Русской земле,
собирали дань по белке со двора.
Те ведь два храбрые Святославича,
Игорь и Всеволод,
пробудили нечисть усобицей;
ее усыпил было грозою отец их, великий грозный Святослав Киевский;
устрашил было своими сильными полками и харалужными мечами;
наступил на землю Половецкую;
притоптал холмы и овраги;
замутил реки и озера;
иссушил потоки и болота;
а поганого Кобяка из лукоморья
из железных великих полков половецких, словно вихрь, выхватил,
и пал Кобяк в граде Киеве,
в гриднице Святославовой.
Тут немцы и венедичи, тут греки и Морава
поют славу Святославову,
корят князя Игоря,
что добро потопил на дне Каялы, реки половецкой.
Русского злата насыпали!
Тут Игорь князь пересел из златого седла да в седло невольничье!
Приуныли по градам забрала, а веселие поникло.
_____
А Святослав смутный сон видел в Киеве на горах.
„В ночь сию с вечера, одевали меня, молвил, черным
покрывалом на кровати тисовой,
черпали мне синее вино с горем смешанное;
Сыпали мне из пустых колчанов поганых чужеземцев
крупный жемчуг на грудь и нежили меня.
Уже доски без князька на моем тереме златоверхом!
Всю ночь с вечера серые вороны каркали у Плесньска на пойме,
прилетели из дебри Кисани
и понеслися к синему морю“.
И сказали бояре князю:
„Уже, князь, горе ум одолело;
вот два сокола слетели с отчего престола златого
поискать града Тмуторокани,
либо испить шеломом Дона.
Уже соколам крылья подрезали поганые саблями,
а самих опутали силками железными.
Ибо темно стало в третий день: два солнца померкли,
оба багряные столпа погасли,
а с ними два молодые месяца, Олег и Святослав, тьмою заволоклися,
и в море погрузились,
и разбудили буйство поганых великое.
На реке на Каяле тьма свет покрыла;
на Русскую землю ринулись половцы, словно барсово гнездо.
Уже пало бесчестье на славу;
уже ударило насилье на волю;
уже бросился Див на землю.
Вот и готские пригожие девы запели на береге синего моря,
звеня русским золотом;
поют время Бусово,
лелеют месть Шаруканову.
А уже мы, дружина, лишились веселия“.
Тогда великий Святослав изронил златое слово,
со слезами смешанное, молвив:
„О сыны мои, Игорь и Всеволод!
Рано вы стали мечами терзать Половецкую землю,
а себе славы добиваться;
но не с честью побились,
не с честью вы кровь поганую проливали.
Ваши храбрые сердца из крепкого харалуга скованы,
а в удали закалёны.
То ли сотворили моей серебряной седине?
А уж не выждали вы сильного и богатого и многоратного брата моего Ярослава
с черниговскими боярами,
с воеводами, и с татра́нами, и с шельби́рами,
с топча́ками, с ревугами и с ольберами:
они без щитов, с ножами засапожными,
кликом полки побеждают,
звеня прадедовой славой.
Но сказали: „Поратуем сами,
грядущую славу сами добудем, а прежнюю сами поделим!“.
А диво ли, братья, старому молодым обернуться?
Когда сокол в мыте бывает,
высоко́ птиц взбивает,
не даст гнезда своего в обиду.
Но вот зло: князья мне — непособники!
На худое годины обратились!
Вот в Римове кричат под саблями половецкими;
а Владимир покрыт ранами,
горе и тоска сыну Глебову!
Великий князь Всеволод!
Не мыслию лишь тебе б прилететь издалёка отчий престол золотой поблюсти!
Ты ведь можешь Волгу веслами расплескать, а Дон шеломами вычерпать!
Если бы ты был, то рабыня была б по ногате, а раб по резане.
Ты ведь можешь посуху живыми стрелять шереширами,
удалыми сыновьями Глебовыми!
Ты, буй Рюрик и Давид!
Не у вас ли золоченые шеломы по́ крови плавали!
Не у вас ли храбрая дружина рыкает, словно туры,
раненые саблями калеными, на́ поле незнаемом!
Вступите, госуда́ри, в злат-стреме́нь за обиду сего времени,
за землю Русскую, за раны Игоревы,
удало́го Святославича!