В известном отношении „стремя“ было таким же символическим предметом в дружинном быту XI—XIII вв., как и меч, копье, стяг, конь и многие другие. „Ездить у стремени“ — означало находиться в феодальном подчинении. Так, например, Ярослав (Осмомысл) говорил Изяславу Мстиславичу Киевскому через посла: „ать ездить Мстислав подле твой стремень по одиной стороне тебе, а яз по другой стороне подле твой стремень еждю, всими своими полкы“ (Ипатьевская летопись под 1152 г.). Кроме феодальной зависимости, нахождение у стремени символизировало вообще подчиненность: „галичаномь же текущимь у стремени его“ (Ипатьевская летопись под 1240 г.).
Вкладывание князем ноги в стремя было обставлено в древней Руси соответствующим этикетом. На одной из миниатюр Радзивиловской летописи (стр. 389) изображен князь, вкладывающий ногу в стремя. Стремя держит оруженосец, стоящий на одном колене. Все это придает особую значительность выражению „Слова“ „вступить в стремя“. Когда речь идет о дружине, автор „Слова“ употребляет обычное выражение „всесть на кони“: „А всядемъ, братие, на свои бръзыя комони“, — обращается Игорь к своей дружине, но не „вступим в стремень“. Когда же речь идет о князьях, автор „Слова“ употребляет выражение „вступить в стремя“: „тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень и поѣха по чистому полю“; Олег „ступаетъ въ златъ стремень въ градѣ Тьмутороканѣ“; „въступита, господина, въ злата стремень“, — обращается автор „Слова“ к Рюрику и Давыду Ростиславичам. В этом различии, которое делает автор „Слова“, несомненно сказалась его хорошая осведомленность в ритуале дружинного быта.
Встает еще один вопрос: не было ли таким же символом власти, положения, в известном отношении и „седло“? Если это так, то это ввело бы в тот же круг художественного мышления автора „Слова“ и другое выражение: „высѣдѣ из сѣдла злата, а въ сѣдло кощиево“. „Сѣдло злато“ — это седло княжеское. Только княжеские вещи имеют эпитет „золотой“ — „стремя“, „шлем“, „стол“ (престол). Конечно, в основе этого эпитета лежат и реальные предметы, золотившиеся лишь в дорогом обиходе князя, но автор „Слова о полку Игореве“ отлично понимал и другое — ритуальную соотнесенность этих двух понятий „княжеского“ и „золотого“, как присущего специфически княжескому быту. Вот почему и само „слово“ князя Святослава „золотое“.
К феодальной терминологии XII в. принадлежит и слово „обида“. „Обида“ — это не только „оскорбление“, „вражда“, „ссора“, — это нарушение феодальных прав в первую очередь. Понятие „обиды“ было в большом употреблении в XII в. Князья мстили друг другу свои „обиды“, „стояли“ за „обиду“ своего феодального главы, противопоставляли „обиду“ своей „чести“ и т. д. Понятие „обиды“ стояло в центре феодальных усобиц XII в. Не раз употребляет это понятие и сам автор „Слова“. Его значение автор „Слова“ подчеркивает тем, что олицетворяет эту обиду, придает ей человеческий облик. Автор „Слова“ опирается при этом на обычное выражение того времени — „встала обида“ (ср. аналогичные выражения „встало зло“, „встало коварство“): „встала обида въ силахъ Дажьбожа внука“. Отвлеченное выражение сразу становится благодаря этому конкретным, приобретает черты зрительно ощутимого образа. Обида персонифицируется, она возникает, встает в русских войсках, приобретает облик девы, становится девой-лебедем, плещет своими крылами на синем море у Дона — там, где томится в плену Игорь, и плеском своим пробуждает воспоминание о временах изобилия: „въстала обида въ силахъ Дажьбожа внука, вступила дѣвою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на синѣмъ море у Дону; плещучи, упуди жирня времена“. Перед взором читателя непосредственно в тексте своего произведения автор „Слова“ творит художественный образ. Из отвлеченного, почти „технического“ выражения, из феодального термина создается живой образ, постепенно приобретающий все бо́льшую и бо́льшую конкретность.
Особая группа образов в „Слове о полку Игореве“ связана с географической терминологией и географической символикой своего времени. В древней Руси были обычными определения страны по протекающей в ней реке. Выражения „повоевать Волгу“, „ходить на Дон“ — обычны в древнерусском языке для обозначения „повоевать страны по Волге“ или „ходить походом в земли по Дону“. Так же точно и в „Слове о полку Игореве“ реками обычно определяются страны, расположенные по этим рекам: по Дону, по Волге, по Немиге, по Дунаю и др. Границы княжеств не запечатлевались в сознании автора „Слова“. Он никогда не говорит о княжествах, не называет их, а определяет страны по городам или по рекам.