По условиям своего времени Пушкин не мог знать очень многого, представляющего древнерусскую литературу, поэтому в плане своей обзорной статьи „Слово о полку Игореве“ он расценивал как исключительное явление: „Несколько сказок и песен, беспрестанно поновляемых изустным преданием, сохранили полуизглаженные черты народности, и Слово о полку Игореве возвышается уединенным памятником в пустыне нашей словесности“ (1834).
Через семь лет В. Г. Белинский поставил „Слово о полку Игореве“ рядом со „сказочными поэмами Кирши Данилова“ и „простонародными песнями“,[575] расценивая его как „древнейший памятник русской поэзии в эпическом роде“, в котором „еще заметно влияние поэзии языческого быта“, „изложение“ которого „более историческо-поэтическое, чем сказочное“.[576] Ценность „Слова“ для Белинского — именно в этой органической связи его с народной поэзией: „Слово — прекрасный, благоухающий цветок славянской народной поэзии, достойный внимания, памяти и уважения“;[577] „со стороны выражения, это — дикий полевой цветок, благоухающий, свежий и яркий“.
С тех пор, как Пушкиным и Белинским даны были такие определения исторического и художественного значения „Слова“, изучение древнерусской культуры существенно изменило наши представления о состоянии литературы в XI—XII вв. Мы уже не повторим вслед за Пушкиным, что „Слово о полку Игореве возвышается уединенным памятником в пустыне нашей словесности“ (1834) и не ограничимся определением „Слова“ как „дикого полевого цветка“, данным Белинским (1841). Однако органическая связь „Слова“ с поэзией народа, которую так чутко уловили и Пушкин с его друзьями, и Белинский, утверждается и новейшими исследованиями.
За истекшие после статьи Белинского более чем сто лет собран огромный материал из разнообразных памятников русской, украинской, белорусской и славянской народных поэзий, характеризующий поэтику „Слова“ в ее отношении к изобразительным средствам народного творчества. И все же проблема „Слово — устная народная поэзия“ не может считаться выясненной во всем ее объеме. Мы не можем уже в настоящее время удовольствоваться накоплением примеров соответствия отдельных художественных „приемов“ „Слова“ с устной поэтикой, выяснением ритмики „Слова“ на фоне ритмической песенной и сказовой системы устного эпоса.
Наша задача состоит в том, чтобы и некоторые стороны самого художественного метода отражения исторической действительности, свойственные автору „Слова“, представить в их отношении к своеобразному мировоззрению устной поэзии, в частности, народного героического и сказочного эпоса. Связь „Слова“ с лучшей частью народной поэзии не ограничивалась прямым перенесением в литературное произведение некоторых ее изобразительных средств. В самом мировоззрении автора „Слова“ были такие черты, которые сближали его с творцами устного исторического эпоса прежде всего в оценке изображаемых событий, в задачах ее художественного отражения. Отсюда, как увидим, и частичное совпадение некоторых проявлений художественного метода в „Слове“ с теми или иными устными жанрами. Прямым результатом этой общности задач и метода явилось и усвоение писателем устно-поэтической фразеологии. „Фольклорность“ „Слова“, понимаемая в таком широком плане, опирается прежде всего на его подлинно народную идейную сущность.
Изображая поражение Игоря Новгород-Северского как неизбежный результат княжеских междоусобий, взывая к князьям прекратить ссоры и встать „за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святославлича“, автор „Слова“ настойчиво напоминает о пагубных последствиях, прежде всего для трудового народа, раздоров, открывавших „Полю ворота“: „ретко ратаеве кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себе деляче“, при „крамольном“ Олеге „Гориславличе“, „в княжих крамолах веци человекомь скратишась“; плачут „жены рускыя“, стонут Киев и Чернигов, „тоска разлияся по Руской земли“, „уныша градом забралы, а веселие пониче“, „у Риме кричат под саблями половецкыми“, „погании... емляху дань по беле от двора“. Стонет Русская земля, вспоминая своих „старых“ сильных князей, дружно оборонявших ее от врагов. И Ярославна молит беспощадную природу не только „лелеять“ ее „ладу“ — князя Игоря, но и сохранить его воинов.