Совершенно очевидно, что если даже к отдельным образам метафор-символов из этой области природы и можно подобрать более или менее внешне сходные эпизоды из памятников устной поэзии, то все же они не могут объяснить самого способа применения их автором „Слова“. В „Слове“ это не отдельные „изобразительные средства“, а цепь органически связанных с реалистическими описаниями природы символических картин, которые все вместе передают восприятие событий жизни человека в неразрывном единстве с природой. Появление метафор-символов этого типа в художественном языке автора „Слова“ обусловлено его методом отражения действительности.
Выше показано, что не только явления природы, но и мир животный, с его своеобразным бытом, поставлен автором в связь с жизнью человека. В этом направлении работает его поэтическая мысль и тогда, когда он картины этого быта использует в метафорически-символическом применении. Насколько можно судить по знакомой нам позднейшей форме народной поэзии, такое применение образов животного мира свойственно и устному творчеству.
Образ сокола-князя, воина, в представлении автора „Слова“ возможный и в языке Бояна, проходит через весь текст „Слова“ (ср. в Галицкой летописи под 1232 г. „соколом стрельцем“), свободно включаясь в изложение в разнообразных сочетаниях, которые, однако, все идут от картин соколиной охоты. Расширяя символическое применение этого образа, автор „Слова“ придает ему новый смысл, но попрежнему держится в рамках тех же представлений об охоте.
Примерный запев Бояна, по мысли автора „Слова“, мог содержать противопоставление соколов (русских воинов) — галкам (врагам): „Не буря соколы занесе чрез поля широкая; галици стады бежать к Дону великому“. В форме отрицательного сравнения здесь языку Бояна приписывается символика, знакомая нам по позднейшим памятникам народной поэзии; в старших записях XVII—XVIII вв. былин и исторических песен сокол — князь, богатырь:
это князь Михаил Скопин-Шуйский в песне, записанной в начале XVII в.[589]
В сборнике Кирши Данилова Дюк Степанович, Збут королевич, Илья Муромец — соколы:
В позднейшей устной традиции враги — обычно вороны, но сам принцип противопоставления соколу-герою — его врага, тоже птицы, примененный в запеве Бояна, соблюдается до сих пор.[591]
Символическим употреблением образа сокола, притом, как и у Бояна, в отрицательном сравнении, начинается в „Слове“ воспоминание об этом „соловье старого времени“. Игра на гуслях, которой Боян сопровождал свои „славы“ старым князьям, представлена в „Слове“ в виде охоты соколов на лебедей: „Тогда пущашеть 10 соколовь на стадо лебедей; которыи дотечаше, та преди песнь пояше...“; „Боян же, братие, не 10 соколовь на стадо лебедей пущаше, нъ своя вещиа прьсты на живая струны въскладаше; они же сами князем славу рокотаху“.[592]
Совершенно оригинальное применение картины соколиной охоты, как метафоры игры на гуслях, принадлежит поэтической фантазии автора, но образ лебеди, пойманной соколом и поющей „славу“, имеет аналогию в украинской песне, что было отмечено еще М. А. Максимовичем в 1834 г.:[593]
и лебедь поет песню о военных делах.[594]
Очевидно, что к картине охоты с ловчими птицами ближе „Слово“, где охотится сокол, как и в тех народных песнях, где охота сокола за лебедью — символ жениха-невесты, т. е. имеет совершенно иной смысл, чем в „Слове“.
Итак, начав с применения образа сокола метафорического, однако не традиционного, а необычно связанного с игрой на гуслях, автор „Слова“ несколько ниже приводит общепринятое употребление этого образа в примерном запеве Бояна, где, однако, связь этого образа с картиной охоты не раскрыта. Но в своем поэтическом языке, когда автор возвращается к образу сокола, эта связь напоминается. После первого удачного набега на передовые отряды половцев „дремлет в поле Ольгово хороброе гнездо! не было оно обиде порождено, ни соколу, ни кречету, ни тебе, чрьный ворон, поганый половчин“. Здесь „сокол, кречет“ — очевидно русские князья, которые, как и противопоставленный им „черный ворон, поганый половчин“, — не должны бы победить „Ольгово хороброе гнездо“ — других соколов — потомков старого князя Олега. Сокол, кречет — охотничьи птицы, равнозначные в символически-метафорическом применении (так и в поздней устной традиции).
591
Если учесть, что перечисленные в „Слове“ герои песен Бояна жили в XI — начале XII в. (к 1022 г. относится поединок Мстислава с Редедею, самое раннее из событий, названных как сюжет песни Бояна; в 1115 г. умер Олег, названный в заключении к „Слову“; во всяком случае в 1101 г. умер Всеслав Полоцкий, о котором Боян „припевку сложил“), то можно заключить, что традиция применения метафоры сокол — князь, воин имела уже по крайней мере столетнюю давность ко времени написания „Слова о полку Игореве“.
592
Обычно вторая часть этого отрицательного сравнения сопоставляется с литературным образом из „Слова“ о воскресении Лазаря, где аналогичный оборот употреблен в применении к пророку Давиду: „ударим, рече Давид, в гусли и възложим персты своя на живыя струны“, или „глаголаше Давид
594
Вариант, где лебедь поет о битве у Батурина: