Положение осложнится, если вы обратите внимание на то, что и в единственном числе самая близкая к нашей падежная форма – родительный падеж «ря´да» – имеет несколько иной вид, чем наше «ряда´». Никто ведь не говорит: «Из ряда´ вон выходящий случай» или: «У меня билет первого ряда´».
Откуда же, спрашивается, взялось у нас в языке это странное «ряда´»?
Прежде всего: существительные «ряд» и «час» стоят здесь не сами по себе, а в связи с именами числительными: «два часа´», «четыре ряда´».
Между тем в наших русских числительных вообще довольно много загадочных свойств для человека наблюдательного.
Возьмите такие из них, как «один» и «два». Оба они изменяются по родам. Можно сказать: «один танк», «одна пушка», «одно орудие». А вот формы среднего рода от слова «два» никак не произведешь.
Сказать «два человека» можно. Сказать «две птицы» также можно. Но если речь заходит «о двух растениях» или «двух животных», то вам приходится употреблять при этих существительных имя числительное в той же форме, как и при «человек», «зверь», «дом», то есть в форме мужского рода: «два окна», «два насекомых». А почему не «две окна»? Попробуйте объяснить116.
Нельзя, естественно, от числительного «два» образовать и формы множественного числа. Вот я сказал «естественно», но если вдуматься, так никакой «естественности» в этом нет.
Можно допустить, что множественное число от «два» не образуется просто по ненадобности; и без того ясно: слово это означает не «один» предмет, а больше.
Да. Но ведь слово «тысяча» означает в пятьсот раз большее число, нежели «два», а мы спокойно говорим «тысячи», «многие тысячи», «десятки тысяч». Говорим мы и «пятьсот», «тремястами».
Пожалуй, объяснить это можно только тем, что числительное «два» почти совсем утратило все свойства «имени», тогда как слово «тысяча», хотя и стало названием числа, всё еще продолжает оставаться именем существительным. К слову «тысяча» можно без труда присоединить определение: «моя тысяча», «полная тысяча», «добрая тысяча». Можно от него образовать уменьшительное: «тысчонка».
А попробуйте сделать что-нибудь подобное со словом «два». Ведь «двойка» не есть уменьшительное к «два»; это совсем другое слово, очень далекое от значения «маленькая пара». «Двойка» – название цифры, а не числа.
Вот со словом «один» дело обстоит совершенно иначе. Не говоря уже о том, что «один» имеет все три родовые формы: «один, одна, одно», слово это, казалось бы воплощающее наше представление об «единственности», совершенно спокойно принимает формы множественного числа:
Или:
Попробуйте вдуматься в эти выражения; они поразят вас своей противоречивостью; тот, кто не является знатоком русского языка, поймет их с трудом.
«Я один» – казалось бы, значит: "я нахожусь в единственном числе". А «мы одни» означает, что каждый из н.ас именно «не один»; нас, по меньшей мере, – двое, а может быть – и множество; ведь много же «полосатых верст» насчитал на своей ночной дороге Пушкин!
Получается, что слово «одни» здесь уже почти утратило значение числительного, перестало отвечать на вопрос «сколько» и сделалось близким по смыслу к таким наречиям, как «втроем», «всемером», или даже как «много», «несколько». «Одни» стало значить: «без посторонних», «только они».
Довольно поучительно приглядеться, как пользуются словами такого же значения другие – не наш – языки.
Нашему слову «один» в смысле «единица» будут соответствовать такие слова:
по-английский – one
по-французски – un
по-немецки – ein.
А вот нашему «один» в смысле «в одиночестве» приходится подбирать уже совсем другие переводы. «Я один» будет звучать:
по-французски:
по-английски:
по-немецки:
je suis seul (же сюи сель) (я нахожусь в одиночестве)
I am by myself (ай эм бай май-селф) (я у самого себя)
или
I am alone (ай эм элоун).
Последнее выражение связано с one (уан).
Ich bin allein (их бин аллейн).
И тут «аллейн» связано с «ейн».
Наше же «мы одни», если его прямо перевести на эти языки, покажется французу или англичанину просто немыслимым117.
Невольно вспомнишь слова знаменитого французского писателя П. Мериме:
«Русскому языку достаточно одного слова, чтобы соединить в нем множество мыслей, для выражения которых другими языками потребовались бы длиннейшие предложения...»
Следующее числительное – «три» – уже совершенно не изменяется по родам; идет ли речь о трактористах, доярках или полях, мы одинаково скажем о них – «три»118. И, собственно, это как раз неудивительно: так именно ведут себя и все остальные числительные – «пять», «восемь», вплоть до «двадцати».
Однако тут-то и всплывает вновь то странное расхождение, с которого мы начали эту главу.
Мы говорим:
один цыпленок
5, 6, 20, 100, 10 000 007 цыплят
Но: 2, 3, 4, 33, 1234 цыпленка
одна кисть
8, 17, 2937 кистей
2, 3, 4 кисти
одно поле
5, 70, 1100 полей
2, 4, 723 поля
В чем дело? А в том, что тут в левом столбце перед вами именительный падеж единственного числа, в среднем – родительный множественного, а вот в правом – как раз тот загадочный падеж числа неведомого: «2 рядА, 3 часА...»
В языке ничто или почти ничто не случается просто так, без причины. Если из всех числительных «два», «три», «четыре» ведут себя резко отлично от остальных, это что-нибудь да обозначает.
Сейчас у нас в русском языке, как вы очень хорошо знаете, имеется только два различных «числа» – единственное и множественное. Несколько же столетий назад их было три: единственное, множественное и двойственное. Это странное для каждого из нас «третье число» употреблялось первоначально всюду там, где речь шла о парных предметах, вроде человеческих глаз, рук, ног, рогов животных и т. п. Каждое существительное такого типа могло склоняться еще и в двойственном числе, отличном и от единственного и от множественного; падежи там имели совсем иные окончания.
Представить себе, как это делалось, без образчика почти невозможно. Чтобы облегчить вам задачу, я приведу несколько примеров старинного употребления творительного падежа. Они взяты из замечательного памятника древнерусской речи, из «Поучения Владимира Мономаха». «Поучение» это написано на том великолепном, выразительном русском языке, на каком говорили наши предки лет восемьсот назад.
Вот перед вами творительный падеж множественного числа:
"И вынидохом на святого Бориса день из Чернигова, и ехахом сквозе полкы половечьскыя не с 100 дружины, и с детьмии с женами"119.
Тут слова, выделенные курсивом, склоняются точно так, как мы склоняли бы их сейчас.
Вот творительный падеж числа единственного:
"И седе в Переяславли 3 лета и 3 зимы, и с дружиною своею..."120
Здесь в употреблении творительного падежа тоже нет ничего удивительного для нас с вами. Так же склоняем и мы.
Но вот, наконец, перед вами тот же творительный падеж, но уже двойственногочисла:
"А се в Чернигове деял семь: конь дикых своима рукамасвязал есмь в пущах по 10 и 20 живых конь, а кроме того еже по Роси ездя имал есмь своима рукамате же кони дикыя. Тура мя 2 метала на розех. А 2 лоси один ногамитоптал, а другой рогомабол"121.
116. Стоит обратить внимание на то, что и производное слово «двое» имеет очень определенную родовую окраску. Мы можем сказать «двое парней», но только «две девушки». Однако «там пришли какие-то двое» можно сказать, если хоть один из пришедших мужчина. Говорим мы и «двое часов», «двое брюк».
117. Правда, по-французски можно употребить слово «un» и во множественном числе: «les uns et les autres» – «одни и другие», но в этом словоупотреблении есть такой же привкус искусственности, как у нас, когда мы употребляем междометия или предлоги в качестве существительных: «ахи и охи»; "критик называл сии частицы «ужами», и т. п.
118. Впрочем, «трое» ведет себя точно так же, как «двое»: можно сказать «трое мушкетеров», а «трое дам» – нельзя.
119. «И вышли мы с сотней дружинников и с женщинами и с детьми на день святого Бориса из Чернигова, и ехали сквозь половецкие полчища...»
120. «И находился я в Переяславле со своею дружиною 3 лета и 3 зимы...»
121. «А вот что делал я в Чернигове: своими руками связывал в лесах по 10 и 20 живых коней, да кроме того, ездя по реке Роси, ловил своими руками таких же диких лошадей. 2 тура метали меня на рогах... да 2 лося – один ногами топтал, а другой рогами бодал».