— Нет, — признался Решетников и вдруг неожиданно для себя чихнул. Справившись с платком, он гордо добавил: — Ну, тогда бы я его оборвал…
— Ну и молодец, — похвалил Владыкин, и Решетников скромно опустил глаза:
— Так я же понимаю, товарищ капитан третьего ранга…
— Да не вы молодец, — сердито усмехнулся Владыкин. — Вы, извините, просто мальчишка, притом бестолковый и неблагодарный. Вам на такого боцмана молиться надо, а вы ершитесь. Подумаешь — самолюбие заело!.. Самонадеянности море ох как не любит!
— Да я учиться не отказываюсь, товарищ капитан третьего ранга, — сказал Решетников, удивленный резкостью, с которой Владыкин его отчитал. — И самонадеянности во мне никакой нет, наоборот!
Но тут он чихнул и был этому рад: по крайней мере, он успел сообразить, что говорить о потере им всякой надежды стать когда-либо настоящим командиром, пожалуй, не очень кстати, и повернул фразу на ходу:
— Наоборот, я очень ему благодарен, что он мне помогает… Только боюсь, он так меня приучит, что я потом и шагу без него не сделаю.
— Ну и грош вам цена! — спокойно сказал Владыкин. — По-моему, если человек имеет характер, он в лепешку расшибется, чтобы такую опеку поскорее с себя скинуть.
Решетников обрадовался, что разговор подходит именно к тому, что ему нужно, но Владыкин продолжал:
— Я, например, этого своего Бродина чем с себя скинул? Как бы это сказать, стрельбой по площади… Вот увижу — он стоит, и скажем, на лот Томсена смотрит, а у меня внутри все уже томится. Понимаю, что он, старый черт, что-то у него в самых кишках заметил и сейчас меня носом ткнет, а что заметил — не знаю. Ну, так с отчаяния возьмешь и прикажешь: «Товарищ главный старшина, надо лот разобрать, тросик смазать и барабан покрасить, смотрите, в каком он виде…» Действительно, вроде стрельбы по площади — куда-нибудь да попадешь… И точно, он, оказывается, и собирался предложить именно тросик промазать, да уж поздно, инициатива-то за мной осталась… за штурманом. Вот так и привык к решительности. Да чего вы так чихаете? Ночью, что ли, простыли? Небось, выскочили голый?
— Да нет, — сказал Решетников, чихнув снова.
Признаваться в своем упрямстве с регланом, пожалуй, не стоило.
— Хватите на ночь сто граммов и горчицы в носки насыпьте, пройдет, — посоветовал Владыкин. — Так вот… Будьте вы смелее… инициативнее. В мелочах ошибаться не бойтесь, убыток небольшой, а мелочи вас приучат и в крупных вопросах смелее решать. Да он вас и поправит. Оно и лучше, чтоб он вас поправлял, а не подсказывал, понятно? Он для всех все то делает, что хороший коммунист должен делать для комсомольца и опытный моряк для такого… ну, скажем, молодого моряка, как вы. Чего же вам еще надо?
Решетников собрался сказать, что надо-то еще очень многое: чтобы он сам почувствовал в себе ту смелость, решительность и самостоятельность, которые Владыкин в нем предполагал. Но это опять упиралось в ночные мысли, сказать о которых Владыкину было нельзя, чтобы не погибнуть в его глазах окончательно. Однако, представив себе, что разговор сейчас кончится ничем и что ему придется вернуться на катер, он поднял глаза:
— У меня есть предложение, товарищ капитан третьего ранга. Может быть, вы и согласитесь.
— Самостоятельное или тоже боцман подсказал? — весело улыбнулся Владыкин.
— Да нет… самостоятельное… — не в тон ему, серьезно ответил Решетников и начал излагать свой план; но по мере того, как он говорил, вся убедительность его проекта исчезала вместе со сползающей с лица Владыкина улыбкой.
— Так, — сказал Владыкин, когда он закончил, — значит, в кусты?
— Почему же в кусты? На любом другом катере…
— На другом катере вам механик будет жизнь заедать, на третьем — помощник. Так и будете катеры менять? Словно сапоги — искать, который не жмет?.. М-да… Решение, видно, самостоятельное…
Лейтенант почувствовал, что краснеет, и с отчаянием подумал, что остается одно: признаться и просить вернуть его на крейсер.
— Ну, ладно, — сказал Владыкин жестко. — Я все карты открою, чтобы вам понятнее было.
Он посмотрел в сторону, как бы обдумывая, с чего начать, и Решетников насторожился.
— Меня что в вас заинтересовало? То, что я в вас любовь к катерам почувствовал. Помните, когда вы на катер просились, я вам сказал: «Хорошо, когда человек твердо знает, чего он хочет». А сейчас я этой твердости в вас не вижу. Ну, это пока мимо… Так вот. Вы о катерах мечтали и думали, что вам сразу катер на блюде поднесут. Так, конечно, не бывает. Я о вас с контр-адмиралом говорил. Дали вам время с катерами познакомиться — все-таки месяца четыре вы артиллеристом там были? Значит, вопросы техники, да и тактики катерной освоили, и я знаю — освоили неплохо… К тому времени этот случай вышел… с Парамоновым.