Но по обязанности старшего и командира он счел нужным сказать:
— Где же это видано, лейтенант, чтоб на самолете по болоту плавать?
— А вы разрешите, товарищ капитан!
Токарчук задумался, подперев ладонью подбородок и любуясь исподтишка озаренным надеждой и волнением лицом Седельникова. Потом он встал и оправил снаряжение.
— Можете попробовать, товарищ лейтенант, — сказал он официально и строго. — Посмотрим, что выйдет.
— Разрешите идти? — спросил Седельников тоже официально и, отчетливо повернувшись, вышел из комнаты.
Весь следующий день Седельников не отходил от своей «системы», на которую техники, пожимая плечами и втихомолку пересмеиваясь, прилаживали поплавки. Ночью «едва-едва» вытащили на берег и спустили на воду. В неверном ночном свете самолет, покачивающийся на воде, с ободранными скелетами плоскостей, выглядел странно и нелепо. Но не обращая внимания на шуточки, Седельников приказал грузить продовольствие и боеприпасы. По колени в воде красноармейцы таскали ящики. Когда было все погружено, подошел Токарчук.
Седельников взял под козырек:
— Разрешите отправление, товарищ капитан?
Глаза лейтенанта даже в темноте блестели упрямым и уверенным огоньком, и капитан почувствовал, как он сам заражается этим прекрасным упрямством.
— Разрешаю, — сказал он, и ему захотелось обнять Седельникова, но он удержался и только по-отечески тепло сказал: — Только смотрите в оба. Все-таки не в воздухе. Тоже мне… адмирал!
Седельников влез в самолет. «Система» затарахтела, от поплавков разбежались волны, и через минуту легкая тень растаяла в темноте.
Капитан постоял на берегу, покачал головой и пошел к себе.
Утром его разбудил стук. Он встал с постели, прошлепал босыми ногами к двери и откинул крючок. На пороге стоял лейтенант Седельников.
— Товарищ капитан! — голос лейтенанта был громким и напряженным. — Лейтенант Седельников боевое задание выполнил. Груз в батальон доставлен.
— Так, — сказал капитан и вдруг, шагнув вперед, стиснул Седельникова могучим объятием. — Эх, и парень же! Мне бы такого сына… Ну, как слетал, то есть сплавал?
— Отлично, — ответил Седельников, немного смутясь от командирской ласки. — Как на салазках прокатился. Честное слово, товарищ капитан, такой машины, как наш «У-2», во всем мире больше нет… Это не машина, а универсальная система. Прямо вездеход.
— Ладно, — сказал Токарчук, — иди переодевайся и приходи. Я тебя чайком напою, вездеход.
Евгений Захарович Воробьев
Пехотная гордость
В злую распутицу после марша по грязи шинель пехотинца весит без малого пуд. Полы ее, как серая жесть: теперь уж ее не чистить, а разве что скоблить.
И вот Матвей Иванович Катаев сидел у костра и кинжалом брил шинельное сукно. Грязь, словно мыльная пена, густо скапливалась на лезвии. Катаев то и дело обтирал кинжал о ветку.
Плюхин принялся разжигать костер, но костер брался нехотя, и как ни жались к огню бойцы, грязь на шинелях не просыхала.
— У танкистов иначе, — невесело сказал Плюхин и прищурился, он всегда щурился, когда сердился, завидовал или когда слушал кого-нибудь и был с ним не согласен. — Танкист плеснет на щепки бензину самую малость — и будьте любезны! У них костры знаменитые… Вообще не чета нашей пехтуре. Мы все пешедралом, а танкист день-деньской повоюет и сапог не запачкает.
— Что и говорить! — поддержал Катаев; он вздохнул, провел пальцем по лезвию кинжала и вложил его в ножны. — У них от ходьбы ноги не ломит.
Плюхин знал, что Матвей Иванович мечтал попасть в танкисты и даже просил об этом в военкомате у очкастого писаря. Но, как говорил сам Катаев, «не вышло по причине пожилого возраста». А при чем тут, спрашивается, пожилой возраст, когда ни седины, ни сутулости, плечи — дай бог каждому? Человек суровый, неразговорчивый, Катаев к своей пехотной жизни относился, как мастер к черной работе не по специальности, которую тем не менее нужно делать хорошо.
Сперва друзья съели всухомятку пшенный суп. Затем Плюхин полез в мешок и достал еще какой-то концентрат. Но бойцы не успели и обсушиться, как рота поднялась по боевой тревоге и развернулась цепью правее поселка и березовой рощи «Круглая». Бойцы знали, что за рощей находится деревня, что в ней немцы, а рота наступает на деревню с фланга.
Плюхин не любил оставаться в бою один. Еще стоя в строю, он решил держаться поближе к Матвею Ивановичу, так как воевал сегодня без второго номера. Но когда Плюхин переполз через дорогу, залез в кювет и осмотрелся, Катаева поблизости не было. «И когда успели разминуться? — огорчился Плюхин. — Еще у мостика Матвей Иванович был слева. Может, он ушел с теми добровольцами заглушать пулемет?..»