В Гжатске Юра пошел учиться в третий класс, а Бориска — во второй.
Отвела я Юру в школу при педагогическом училище, называлась она базовой. Учительница Юрина — Нина Васильевна Лебедева — мне очень понравилась. Была она совсем молоденькой, лицо у нее было доброе, приветливое. Ребята ее любили. Это сразу же замечаешь. О любимом учителе ребята постоянно говорят, на него ссылаются. Вот Юра часто повторял: «Нина Васильевна сказала, Нина Васильевна объяснила, Нина Васильевна рассказала...»
Рассказывала она им много и о многом. Как-то ра прямо с порога поспешил поделиться: «Мама! Я учусь в историческом доме».
Оказывается, базовая школа располагалась в доме, принадлежавшем когда-то купцу Церевитинову. Именно сюда был приглашен гжатчанами Кутузов, когда он, назначенный главнокомандующим, ехал через Гжатск к войску в Царево-Займище. В войну 1812 года принял на себя наш смоленский край немало ударов, как немало и славных страниц вписал он в историю Отечественной войны. Тут, под Гжатском, начал действовать партизанский отряд Дениса Давыдова, партизанские отряды крестьян, которые немало досаждали французам. В отместку наполеоновские войска сожгли Гжатск и окрестные селения.
Но более всего Юре запали в душу рассказы учительницы о Владимире Ильиче Ленине, о его детстве, семье, родителях, старшем брате, о ленинской справедливости и доброте, которые формировались еще в детские годы. Помню, как однажды Юра сообщил: «Нина Васильевна читала книжку о детских годах Володи Ульянова, там была фотография табеля с отметками. Сплошные пятерки».
Юра и до того дня занимался хорошо, тут стал особенно стараться. Пока все-все на дом заданное не выполнит, спать не ложится. Тетрадки у него были аккуратные. Учебников тогда было мало, выдавался один на несколько человек. Юра других ребят приучал обращаться с книгами бережно. Учебники их были заботливо обернуты в газеты, красиво подписаны.
Немало Юра рассказывал о своих одноклассниках. Уже окончилась война, но рубцы ее навечно остались во многих советских семьях. Вот и в рассказах Юры часто звучало: «У такого-то отца убили», «У такой-то брат не вернулся с фронта», «Тот — сирота», «У Паши Дешина старшего брата расстреляли». Обычно этим Юра объяснял неуспеваемость того или другого одноклассника. Он нередко говорил:
— Пойду пораньше, задачку надо объяснить.
Бориске предлагал:
— Давай помогу!
Но мой младший не очень-то хотел заниматься. Готов был любую работу по дому сделать, только бы за уроки не садиться.
В те годы школьники сдавали экзамены после четвертого класса. Юра получил за годовые контрольные по арифметике и диктанту «отлично», перевели его в пятый класс с похвальной грамотой.
Заведовала базовой школой Елена Федоровна Лунова из соседнего с Клушином села Воробьева. Когда она жила в деревне, мы дружились, вместе хозяйственные дела решали, книжки одни читали, впечатлениями обменивались. Вручила она мне Юрину грамоту и говорит: «Нюра, сын в тебя пошел, читать любит, памятливый».
Базовая была четырехлеткой. В пятый класс Юра стал ходить в другую школу — дальше по Советской улице. Сейчас в этом двухэтажном здании жилой дом. Он и до войны, по-моему, был жилым. В школу был превращен в силу необходимости: ведь в Гжатске после фашистского нашествия оставшихся пригодными зданий было наперечет. В первую очередь Советская власть подумала о детях, о здоровье людей. Уцелевшие дома, требовавшие небольшого ремонта, сразу же были отданы под школы. Дворец пионеров, детские сады, ясли, больницы.
Сейчас, восстанавливая в памяти события, хочу, чтобы и читатели мои представили себе те условия, в которых учились и жили ребята военного детства. Классы — бывшие жилые комнаты — были небольшими, парт в них не было, а стояли сколоченные из досок длинные столы и скамьи. Пришла я на первое родительское собрание, еле протиснулась за стол, думаю, как же ребята к доске выходят отвечать? Скамьи и столы стоят почти вплотную к стенам, Юра на мое недоумение рассмеялся, объяснил:
— А мы под столом пролезаем!
Отапливались классы недостаточно — дров и для детских садов не хватало. Вот и сидели школьники зимой в пальто. Чтобы писать, приходилось им пузырьки с чернилами отогревать на груди.
Но они не унывали. Ребята, пережившие оккупацию, познавшие издевательства врагов, рады были малейшей возможности учиться. Надо сказать, что и мы, взрослые, не считали все мною перечисленное трудностями или какими-то особенными сложностями. Так жили все советские люди. Преодолевая разруху, восстанавливали заводы и фабрики, строили школы, МТС, деревни, больницы и собственное жилье.
Тогда ребята на такие условия даже внимания особого не обращали, не обсуждали их. Как не считаем ы чем-то из ряда вон выходящим январские морозы, февральские метели, ветреные вечера или иссушающий летний зной. Они есть. Они — условия нашей жизни.
Интересы Юры, Бориски, их товарищей были в другом.
Вот Юра сообщил, что его и других ребят приняли в пионеры, потом товарищи выбрали его председателем совета отряда. Каждый вечер он наглаживал свой пионерский галстук, чтобы утром завязать его аккуратно, выправив узел, расправив концы. Сейчас мне думается, что в эту операцию он вкладывал особый смысл. А может быть, так оно и было?!. Ребенок, пережив оккупацию и повзрослев, особенно трепетно ценил все завоевания Советской власти, гордился ими, считал себя приобщенным к борьбе за свободу и независимость Отчизны.
У меня такое впечатление, что Юра старался охватить все. Участвовал он и в художественной самодеятельности. В школе они задумали сделать театр теней — сколько же рассказов было о спектакле «Сказка о попе и его работнике Балде»! Ребята сами вырезали из картона фигурки действующих лиц, прикрепили их к лучинкам, учились водить за натянутым полотном. Юра исполнял роль Балды, слова учил по вечерам, здорово изображал этого умного работника. Его друг Лева Толкалин был главным осветителем. Юра рассказывал, как тот умело использовал большой трофейный карбидный фонарь. Декорации, афиши ребята тоже рисовали сами. Конечно, они были не такие красивые, как рисунки настоящих художников, но детишкам они были дороже и очень нравились. В день после спектакля Юра так подробно рассказывал дома о состоявшемся представлении, о реакции публики, так выразительно изобразил действующих лиц в спектакле, что мы все будто побывали в этом театре. Интересный был вечер, радовались все — и я, и Алексей Иванович, и Бориска, и Зоя, и ее муж Дима.
Увлекались они с Левой и фотографией. Лева где-то нашел старенький фотоаппаратик, напоминающий нынешний «Любитель». Целыми вечерами они его разбирали, чистили, что-то вытачивали, заменяли какие-то детали. Но фотоаппарат все никак не поддавался. Потом заработал. Ребята задумали приладить приспособление, чтобы он «щелкал» через несколько секунд и можно было бы амому фотографу запечатлеться на снимке. Задуманное удалось. Ребятишки сфотографировали свои семьи, потом побежали в школу, там рассказали о своем успехе классной руководительнице Ольге Степановне Раевской и даже сфотографировались вместе с ней. Потом для стенгазеты запечатлели своих товарищей на занятиях в классе и на уборке моркови. Стенгазета привлекла внимание всей школы. Юра и Лева были горды тем, что смогли выпустить интересный номер газеты. С фотоаппаратом не расставались. Именно этим нехитрым аппаратом сделаны почти все детские снимки Юры в Гжатске. Казалось, Юре везде хотелось поспеть. Объявили, что во Дворце пионеров создается духовой оркестр. Он туда записался. Да так упорно стал заниматься, что отец раз не выдержал:
— Марш из дома! Уши болят.
Юра трубу прихватил, пошел на улицу, примостился на дровах, что к задней стороне дома были сложены, стал играть. В те дни пастухи по утрам коров в стадо дудочкой собирали. Наша Зюмка знакомый звук услышала, заволновалась, мычит — в поле просится.
Алексей Иванович послушал-послушал, рассмеялся, за Юрой пошел:
— Нечего скотину нервировать. Ладно уж, возвращайся в дом, потерпим.
— Пап! Я постараюсь играть потише.
Но разве на трубе потише получится? Ничего, вытерпели. Я-то даже и не замечала рева, наоборот, радовалась, что вот у сынка все получается, за что ни возьмется.