— Может, они прошли мимо? — высказал кто-то сомнение.
— Не должны. Радуляны на большом тракте стоят.
Часов в десять вечера те же вездесущие ребятишки первыми заметили подходившую к селу красноармейскую часть.
— Идут! Идут! — радостно возвестили они.
Толпа бросилась навстречу колонне. Объятия, поцелуи, радостные всхлипывания. Старик, убеленный сединами, служивший когда-то в русской армии, на расшитом рушнике преподносит советскому командиру хлеб-соль:
— Нашим дорогим освободителям. От жителей села Радуляны, — взволнованно говорит он и низко кланяется.
Красноармейцев забрасывают цветами. По рядам уже пошла добрая чарка вика… Кто-то трясет меня за плечо. Оборачиваюсь: Боря и Миша. Оба необычайно веселы, глаза их светятся большим юношеским счастьем. У обоих на фуражках повыше козырька поблескивают красные звездочки.
— Ты нас искала? Да, мама? А мы в Сороках были… Уже познакомились с красноармейцами… Это они подарили, — Миша срывает с головы фуражку.
— Вижу… Но что же вы делали в Сороках?
— Красную Армию встречали, а потом дорогу в Радуляны показывали.
— Молодцы! — похвалил сыновей Григорий Амвросиевич.
— А мне вот что советский командир дал, — Боря выхватил из-за пазухи книгу в коричневом переплете. В лунном свете на обложке золотом блеснуло: «Котовский».
Наш разговор заглушает красноармейская песня. Над окутанными сумерками Радулянами торжественно звучит:
У околицы дружески прощаемся с советскими бойцами. Дольше им нельзя задерживаться; их с нетерпением ждут в соседних селениях.
Взволнованные только что пережитой встречей, нехотя расходимся по домам. Боря и Миша, обнявшись, идут впереди и вдруг неожиданно затягивают:
Я была растрогана. Задушевная мелодия словно перенесла меня на необозримое русское раздолье, к тихой глади реки, над которой стоит простая русская девушка, беззаветно преданная своему милому.
— Хорошая песня, правда, мама? — закончив петь, спросил Боря.
— Очень! — не удержалась я. — Когда вы успели ее выучить?
— Пока ехали от Сорок, всю дорогу пели. Мы еще знаем, — и, не дожидаясь моей просьбы, сыновья весело и дружно спели песню о трех танкистах.
Так с новых песен начиналась наша новая жизнь.
Через несколько дней в Радуляны приехал представитель из района. Он переписал имущество и скот, что остались от сбежавшего в Румынию помещика, осмотрел и обмерил поля, на которых привольно шумели хлеба.
— Шестьсот гектаров земли нахватал, — жаловались на помещика крестьяне. — А по закону ему дозволялось только сто… Вот тебе и закон…
— В царской России про такой закон народ говорил: «Закон — что дышло, куда повернул, туда и вышло», — усмехнулся представитель. — Но теперь мы будем жить по другим законам, справедливым, человеческим.
Это другое, новое, проникнутое заботой об улучшении жизни народа, вскоре почувствовали и мы, жители села Радуляны. Помещичья земля, имущество, скот были распределены среди беднейших крестьян. Выкуп за землю и многочисленные налоги отменялись. А все сельские дела стал решать избранный нами Совет.
МЕЧТА СБЫВАЕТСЯ
Приближалась осень 1940 года. Боря и Миша целиком были поглощены заботами о своей дальнейшей учебе. Перед ними открывалось столько широких дорог, что они терялись, не знали, по какой пойти. Газеты теперь часто печатали сообщения о вновь открываемых учебных заведениях в Кишиневе, Бельцах, Сороках.
— Что же нам выбрать? — растерянно спрашивал Боря, читая объявления. — Ты смотри: педагогический, сельскохозяйственный…
— А чего гадать вслепую? — заметил Миша. — Давай поедем в Кишинев и выберем, что нам понравится.
В Кишиневе они встретили товарищей по Сорокскому училищу и решили устраиваться вместе.
— А ведь неплохо быть агрономом, — рассуждали они, стоя у подъезда сельскохозяйственного техникума. На стене призывно выделялись крупные буквы: «Объявляется набор студентов…» Ниже сообщалось, кого готовит техникум и в какие сроки. Но больше всего привлекали ребят ничем не выделяющиеся, мелко написанные слова: «Принятые в техникум обеспечиваются стипендией».