Краснодонские женщины дружно подхватили наш почин, и скоро возникла большая артель вязальщиц. В меру своих сил мы старались помочь родной Красной Армии.
Был ясный осенний день 1941 года. Склонившись над вязанием, мы молчали. Было тихо, только позванивали спицы в руках женщин. Сидевшая рядом со мной Валя Качура, взглянув в окно, радостно вскрикнула:
— Смотрите… Наши возвращаются.
Мы бросились к окнам. Ломая тонкий ледок на лужах, по улице шли красноармейцы. Они шли на запад.
— Чего же мы смотрим? — и, схватив кипу готовых рукавиц, я выбежала на улицу.
По нашей просьбе командир остановил колонну. Бойцы с улыбкой и благодарностью принимали подарки.
— Вовремя, мамаши, догадались, — услышала я чей-то ласковый басок. — Пообносились ребята;..
— Словно по заказу угадали…
— Спасибо вам, — слышалось отовсюду.
Красноармейская часть ушла на запад, круто изменив настроение жителей города. Теперь появилась уверенность, что немцев можно остановить и отбросить.
Распоряжение об эвакуации было отменено.
Зима прошла сравнительно спокойно. Но с наступлением весны Краснодон стали наводнять беженцы. Поползли слухи, что немцы наступают по всему южному фронту, сжигают города и села, истребляют мирное население. Утихшие было разговоры об эвакуации теперь вспыхнули с новой силой. То и дело слышались сильные взрывы: шахтеры выводили из строя шахты, чтобы не оставить их врагу.
А по дороге к Донцу шел нескончаемый поток машин, подвод, ручных тележек, нагруженных домашним скарбом. Только очень немногим посчастливилось перейти Донец. С утра и до поздней ночи немецкие самолеты бомбили реку. Все мосты и переправы были разрушены.
Многие жители Краснодона, убедившись, что перебраться через реку невозможно, возвратились домой. Мы тоже не смогли переправиться.
Все притихли и насторожились в тревожном ожидании.
На всю жизнь запомнилось мне хмурое июльское утро. Погода стояла пасмурная. Низко над землей ползли тяжелые дождевые тучи. Где-то поблизости выпал град. Тянул прохладный ветерок. А в городе было тихо-тихо. И вдруг… На западе зарокотали моторы. Это со станции Верхнедуванной шли к Краснодону немцы. На мотоциклах, бронемашинах, грузовиках они двигались напрямую садами и огородами, сваливая изгороди и подминая под колеса фруктовые деревья.
В наш двор въехала кованая повозка, запряженная парой крупных рабочих лошадей. Из нее спрыгнули несколько немцев в засаленном обмундировании. Они распрягли лошадей и пустили их пастись на наш небольшой огород. За одну ночь огород был вытоптан. Молодую картошку немцы выкопали и съели.
С каждым днем немцев в городе становилось все больше и больше. Они рыскали по домам, отбирали у населения вещи, не брезговали даже такой мелочью, как ножницы, косынки, кошельки. Все награбленное они отправляли в Германию.
На заборах появились грозные приказы. В течение 24 часов предлагалось сдать огнестрельное оружие. В случае невыполнения — расстрел. Коммунисты и комсомольцы обязаны были явиться на регистрацию.
У нас в доме поселилось одиннадцать гитлеровцев. А мы все были бесцеремонно вытеснены на кухню. Немцы обшарили чемоданы, шкаф, буфет, забрали весь наш запас продуктов. В комнате, которую они заняли, стояло пианино. Опьянев, немцы били по клавишам и орали:
— Вольга, Вольга, матка…
Или, увидев кого-нибудь из нас, кричали:
— Россия капут! Берлин — Владивосток! Хайль Гитлер!
Как только немцы заняли город, они стали выгонять население на ремонт моста, взорванного отступающими частями Красной Армии.
Я пришла с лопатой и, увидев, как немцы с криком и руганью заставляют жителей носить землю, камни, поваленные деревья, невольно остановилась. Работать на врага? Эта мысль обожгла мое сознание. Может быть, только вчера по этому мосту проходили мои сыновья, а потом взорвали его, чтобы задержать врага. И вот я своими руками должна восстановить мост, чтобы по нему хлынули фашистские машины. Нет, этого никогда не будет!
Стоявший поблизости немецкий часовой прикрикнул на меня:
— Arbeiten![6]— и пригрозил автоматом.
Я взялась за лопату, но как только часовой отвернулся, мы с соседкой бросились бежать за пригорок. К счастью, никто не заметил нашего побега.
Глухая ненависть советских людей к фашистским оккупантам вылилась в открытую месть врагу. Даже свою первую ночь в Краснодоне немцы не смогли провести спокойно.
В комнате наших непрошеных квартирантов шум не прекращался всю ночь. Они громко ругались, в темноте хватали автоматы и выскакивали на улицу. Они боялись малейшего шороха. Неспокойно провели и мы первую ночь под одной крышей с захватчиками. Вскоре по городу разнесся слух, что кто-то хотел взорвать здание треста, в котором расположился немецкий штаб.