Позднее мы узнали, что от Ф. П. Лютикова было получено указание отменить взрыв дирекциона, так как это могло привести к массовому уничтожению населения.
Жизнь в оккупированном городе с каждым днем становилась все труднее.
Чтобы сбить с толку советских людей, немцы пустили в ход самую разнузданную пропаганду. В газетах, по радио и в листовках они уверяли, что Красная Армия разбита, что взяты Ленинград и Москва, и для большей убедительности, печатали фотоснимки, на которых изображались немцы, гуляющие по Красной площади или купающиеся в Неве.
Оккупанты продолжали грабить население. Люди всячески приспосабливались, чтобы как-то прокормить семью. Мы ходили за 10—12 километров от города и на полях собирали колоски пшеницы, ячменя.
Как-то мы вышли совсем рано, еще до восхода солнца. Трава и истоптанные хлеба стояли, усыпанные каплями росы. В воздухе разливалась утренняя прохлада. В тот день нам посчастливилось: мы набрели на просяное поле.
К полудню стало жарко, и мы, уставшие, прилегли отдохнуть на теплую землю, подложив под голову мешки с колосками. Лежа среди неутихающего птичьего гомона и вдыхая запах разогретой солнцем земли, я вспомнила прогулки с детьми в поле. Давно ли это было? Давно ли встречали мы наших освободителей, а осенью провожали сыновей на учебу? Мы так радовались наступившим переменам!..
Высоко в небе послышался знакомый гул самолета. Хотя его не было видно в облаках, это был наш, я не могла ошибиться. Мы уже привыкли по звуку определять: наш или чужой. Гул стих, и вдруг из-за облака, как стая белых голубей, кружась и перевертываясь, полетели… листовки. Они спускались медленно, ветер относил их в сторону, и мы, забыв про мешки, бросились догонять вестников с Большой земли. Я настигла листок, зацепившийся за репейник, и жадно впилась в него глазами.
«Красная Армия просит население сохранить спокойствие. Не верьте лживым немецким сводкам. В боях под Сталинградом враг несет огромные потери и вынужден будет отступить.
Смерть фашистским захватчикам!»
Спрятав листок, я понесла его домой, как самый драгоценный подарок.
А немцы упорно вводили свои порядки. В городе открылась биржа труда. Все население обязано было зарегистрироваться. За уклонение — расстрел.
И здесь оккупанты снова столкнулись с открытой непокорностью советских людей.
Полицейские и агенты гестапо чинили зверские расправы над советскими патриотами. Так, в ночь на 29 сентября 1942 г. без всякого следствия и суда в городском парке были закопаны живыми 32 советских патриота. Они предпочли мученически умереть, но не склонили голову перед врагом: отказались явиться на регистрацию. Шахтеры умирали, как герои, с пением «Интернационала».
Весть о совершенном злодеянии быстро разнеслась по городу. Население тяжело переживало гибель своих земляков. Их подвиг вдохновил на борьбу будущих молодогвардейцев, которые единодушно решили: беспощадно мстить врагу!
НА ПЕРЕПУТЬЕ
Стоял ясный августовский день. Мы только что пообедали. Я мыла на кухне посуду, а муж и его брат сидели на балконе, беседовали. Никто из нас не заметил, как во двор вошли два молодых, очень исхудавших оборванных парня. Их легко можно было принять за нищих, и потому никто не обратил на них особого внимания. Подойдя ближе, один из них с улыбкой посмотрел на Григория Амвросиевича.
— Не узнаешь, что ли, папа? Это же я, Борис.
Муж даже вздрогнул от неожиданности. Они расцеловались, и Григорий Амвросиевич, обняв сына, привел его ко мне.
— Вот, мать, принимай блудного сына.
— Боренька! — вскрикнула я. — Откуда?
Он печально улыбнулся:
— Из окружения, мама… Из-под Харькова… К своим пробираемся.
Гости отмылись, переоделись, побрились и с жадностью набросились на еду.
— Два дня ничего не ели, — признался Борис.
На другой день спутник Бориса ушел в город Каменск, к своим знакомым.
— Ну, Боря, пока набирайся сил, — сказал он на прощанье. — Встретимся там, — он показал в сторону востока. — Мы еще сведем счеты с немцами.
— Я дня три, больше не задержусь, — ответил Боря, провожая товарища. — Теперь не время отлеживаться.
Появление Бориса было замечено. Стоявший на квартире в соседнем доме румынский офицер заинтересовался им. Пришлось выдумать, что это наш племянник, что он работал на заводе в Ворошиловграде, но завод теперь закрылся, и он приехал к нам. Офицер, кажется, поверил этой выдумке и больше о Борисе не спрашивал.