— Где твоя работа… Зачем ты разбираешь все машины? Смотри, выгоню!
Борис улыбается.
— Ну, чего ты кричишь? — спокойно говорит он грязному, насквозь проспиртованному человеку. — Спрашиваешь работу, а где инструменты? Грозишься выгнать?.. Да я и сам скоро уйду.
Механик сопит и, махнув рукой, уходит проспаться.
— Начальник у меня хоть куда, — насмешливо отзывается о нем Боря. — Всегда под мухой… Придет, пошумит и опять идет к бутылке прикладываться.
Пользуясь бесконтрольностью, Борис приспособился изготовлять зажигалки, которые мы обменивали на продукты. По моей просьбе он сделал для дома ведро и три жестяные кружки.
Каждый день я относила Борису обед и всякий раз заставала у него Толю Попова. Они о чем-то оживленно разговаривали. Но как только я появлялась, смолкали, и Толя спешил уйти.
— Значит, вечером встретимся в клубе. Сегодня будут показывать интересные номера, — говорил он и украдкой подмигивал.
Боря молча съедал обед, и когда я, уложив в кошелку посуду, собиралась уходить, ласково просил:
— Мамочка, может быть, я задержусь сегодня. Ты не волнуйся, не жди меня, ложись спать. Хорошо?
Однажды я сказала ему, что напрасно он вступает в пререкания с механиком.
Боря, горько усмехнувшись, согласился:
— Ты, конечно, права. Нельзя подчиненному так дерзко вести себя. Но у нас с ним совсем разные цели. Ему нужно, чтобы машины были пригодны. А мне, наоборот, чтобы они никуда не годились. Это первое серьезное задание штаба. Понимаешь, мама?
Я понимала трудность положения Бориса и искренне сочувствовала ему. Впервые я задумалась над тем, какая нужна выдержка, находчивость и изворотливость, чтобы обмануть врага, не вызвать подозрений.
…Однажды утром я пошла на базар купить табака. У большого немецкого плаката я увидела толпу людей.
«Опять фрицы что-нибудь придумали», — решила я и хотела было пройти мимо.
Но, к моему удивлению, люди отходили от плаката довольные, будто их там медом угощали. Тогда я тоже пробилась поближе и только теперь заметила небольшой листок, наклеенный рядом с плакатом.
Все брешут немцы. Сталин находится в Москве. Гитлер все врет о войне. Война только разгорается. Красная Армия еще вернется в Донбасс. Гитлер гонит нас в Германию, чтобы мы на его заводах стали убийцами своих отцов, мужей, сыновей и дочерей.
Не ездите в Германию, если хотите в скором времени на своей родной земле, у себя дома обнять мужа, сына, брата!
Немцы мучают нас, терзают, убивают лучших людей, чтобы запугать нас, поставить на колени. Бейте проклятых оккупантов! Лучше смерть в борьбе, чем жизнь в неволе!
Родина в опасности. Но у нее хватит сил, чтобы разгромить врага. «Молодая гвардия» будет рассказывать в своих листовках всю правду, какой бы горькой она ни была для России. Правда победит!
Читайте, прячьте листовки, передавайте их содержание из дома в дом, из поселка в поселок.
Смерть немецким захватчикам!
Властям, видимо, уже кто-то сообщил о появившихся на базаре листовках. Грубо расталкивая людей, к плакату пробивался полицейский.
— Чего глазеете? Аль сроду бумагу не видали? — сердито ворчал он и вдруг побледнел, увидев рядом с плакатом листовку. Дрожащей рукой сорвал ее, сунул в карман и озлобленно закричал:
— А ну, расходись! Стрелять буду!
Кто-то в сутолоке (потом выяснилось, что это сделал комсомолец Вася Пирожок) приклеил на спину полицейскому записку:
«Ты продаешь наших людей за кусок колбасы, за пачку махорки, а заплатишь за это своей жизнью. Берегись, предатель!»
Люди то шарахались от полицейского, читая приговор, вынесенный ему неизвестными смельчаками, то ехидно посмеивались над незадачливым полицейским. А он, ничего не подозревая, важно прошел по всему базару, став посмешищем непокорных краснодонцев.
Я купила табак у одной знакомой женщины и торопилась домой, чтобы поделиться важными новостями. Но женщина задержала меня:
— Вам далековато нести, еще рассыплете. У меня есть клочок бумаги, дайте-ка я вам заверну.
Уже далеко от базарной площади я остановилась отдохнуть и, поправляя уложенные в сумку покупки, ахнула. Кулек с табаком развернулся, и на его внутренней стороне виднелись слова:
«Товарищи! Земляки! Краснодонцы!
Неправда, что немецкие войска идут парадом по Красной площади…»