Перед командирами кораблей стояла сложная проблема — им было необходимо точно опознать самолёты. Кемпер не решался дать команду на пуск зенитных ракет «корабль — воздух», опасаясь сбить по ошибке авиалайнер, как это сделал однажды американский крейсер «Винсеннс». Четыре истребителя F-16 уже повернули в сторону иранских самолётов, после того как те послали им короткую радиограмму. На борту «Анцио» не было специалиста, достаточно хорошо владеющего фарси, поэтому Кемпер не смог разобрать её содержания.
— Смотрите, парни, — послышался голос командира звена. — Похоже, это F-14-e, «томкэты». — Он знал, что на вооружении американских ВМС уже нет таких самолётов.
— «Анцио» вызывает «Старфайтер», открывайте огонь и сбивайте их.
— Понял.
— Звено, это ведущий, пускайте «слэммеры»! — Было ясно, что лётчики на иранских истребителях напряжённо смотрят вниз, вместо того чтобы оглядываться вокруг. Это разведывательный полет, решил ведущий «Старфайтер». Он выпустил ракету AIM-120 на мгновение раньше остальных самолётов его звена. — Фокс-один, Фокс-один! — И у полуострова Катар разгорелась битва.
«Томкэты» ОИР были слишком заняты наблюдением за морской поверхностью и жестоко поплатились за это. Их датчики, предупреждающие об опасности, сообщали о самых разных импульсах, поступавших отовсюду, так что импульсы воздушных радаров на американских «виперах» были всего лишь одними из многих. Ведущий «томкэт» пытался сосчитать корабли под собой и одновременно говорить по радио, когда пара ракет AMRAAM «воздух — воздух» взорвалась в двадцати метрах перед старым истребителем. Сидевший на заднем сиденье наблюдатель успел только поднять голову и увидеть приближающуюся смерть.
— «Старфайтер» вызывает «Анцио», сбили двоих, парашютов не видим, повторяю, сбили двоих.
— Понял.
— Как славно начать день таким образом, — удовлетворённо заметил майор американских ВВС, который только что прилетел со своими напарниками из Израиля, где шестнадцать месяцев занимался учениями с израильскими ВВС над пустыней Негев. — Выходим из игры.
— Мне кажется, это не лучшая идея, — проговорил ван Дамм, глядя на экран. Радиолокационное изображение с эсминца «Джон Пол Джоунз» передавалось по спутниковому каналу в Вашингтон, и в ситуационном центре видели картину боя всего на полсекунды позже того, как события происходили в действительности.
— Мы не можем допустить, чтобы противник помешал движению этих судов, сэр, — сказал главе президентской администрации адмирал Джексон. — Нам нельзя рисковать.
— Но они могут сослаться на то, что мы первыми открыли огонь и…
— Нет, сэр. Их ракетный катер выпустил свои ракеты в наши корабли первым, ещё пять часов назад, — напомнил начальник оперативного управления.
— Но они не признаются в этом.
— Перестань, Арни, — прервал их Райан. — Это я отдал приказ. В действие вступили правила войны. Что дальше, Робби?
— Всё зависит от того, успели ли иранские лётчики сообщить о конвое. Первое столкновение завершилось быстро и успешно. Так обычно случается, — произнёс Джексон, вспоминая воздушные бои, в которых он принимал участие. Во время учений его не обучали нападать неожиданно и сзади, но разве в настоящей войне соблюдаются правила справедливой игры?
Самая узкая часть залива шириной чуть больше сотни миль находилась между полуостровом Катар и иранским городом Басатин. Там у иранцев размещалась база ВВС, и с разведывательных спутников поступила информация, что на её дорожках стоят истребители, готовые к взлёту.
— Привет, Джефф.
— Что происходит, Андреа? — спросил Раман и добавил: — Рад, что ты вспомнила обо мне. Я по-прежнему в Питтсбурге.
— Тут у всех голова идёт кругом из-за этой лихорадки. Слушай, ты нам нужен. У тебя есть автомобиль?
— Думаю, сумею взять машину в местном отделении. — Вообще-то служебный автомобиль у него уже был.
— О'кей, возвращайся в Вашингтон. Не думаю, что там теперь нам понадобится подготовительная работа. С твоим удостоверением агента Секретной службы тебя пропустят через все контрольные пункты на шоссе I-70. Постарайся приехать поскорее. Тут происходят тревожные события.
— Приеду через пять часов.
— У тебя есть смена одежды?
— Есть, а в чём дело?
— Она тебе понадобится. В Белом доме введена процедура обеззараживания. Все обязаны пройти её, прежде чем попасть в Западное крыло. Увидишь, когда приедешь, — сказала ему глава президентской охраны.
— Ну что ж, если нужно…
Алахад не занимался ничем. Установленные в его квартире «жучки» — прослушивающие устройства — позволили определить, что он смотрел телевизор, переключая каналы с одной станции кабельного телевидения на другую в поисках фильма, который ещё не смотрел, а перед сном прослушал новости на канале Си-эн-эн. Затем наступила тишина. Свет был выключен и даже инфракрасные камеры не могли заглянуть в его спальню, окна которой были задёрнуты шторами. Агенты, наблюдавшие за Алахадом, пили кофе из пластмассовых стаканчиков, глядя на тёмные окна в квартире торговца и с беспокойством обсуждая, как и все американцы, проблему эпидемии, охватившей страну. Средства массовой информации посвящали этому вопросу почти все эфирное время. Больше не о чём было говорить. Спортивные состязания прекратились. Погода могла бы стать предметом обсуждения, но поскольку мало кто выходил на улицу, на неё почти не обращали внимания. Всё остальное вращалось вокруг эпидемии лихорадки Эбола. По телевидению выступали научные обозреватели, которые объясняли, что представляет собой этот вирус и как он распространяется — вообще-то они говорили о том, как он может распространяться, потому что учёные все ещё не пришли к единой точке зрения по этому вопросу, — и агенты с наушниками выслушали очередную передачу по собственному телевизору Алахада. Один защитник окружающей среды утверждал, что это природа мстит человеку. Люди вторгаются в джунгли, рубят деревья, убивают животных, разрушают экосистему, и вот теперь экосистема расквиталась с людьми. Или что-то вроде того.
Юристы анализировали судебное разбирательство поданной Эдом Келти жалобы, но практически никто не требовал снятия запрета на путешествия. Демонстрировались кадры с застывшими в аэропортах самолётами, замершими у терминалов автобусами, стоящими на станциях поездами и широкими лентами опустевших шоссейных дорог. Велись передачи о людях, проживающих в отелях, о том, как они справляются с ситуацией. Передавались советы о способах повторного использования хирургических масок, и специалисты объясняли, что этот простой метод защиты действует практически безотказно; в большинстве своём люди верили этому. Однако тут же, словно опровергая сказанное, демонстрировались кадры, снятые в больницах, и теперь все чаще появлялись фотографии чёрных мешков с мёртвыми телами. По взаимной договорённости информация о том, как сжигают тела людей, погибших от лихорадки Эбола, передавалась без демонстрации самого уничтожения тел в огне. Документальные кадры и без того были достаточно пугающими. Репортёры и комментаторы начали поговаривать об отсутствии информации о ходе эпидемии, что вызывало тревогу у многих, но в то же время проскальзывали намёки об уменьшении числа коек, занятых больными, в больницах, а это кое-кого успокаивало. Не прекращались выступления крайне пессимистически настроенных комментаторов, высказывавших самые мрачные прогнозы, что по-прежнему беспокоило тех, кто были склонны им верить, однако большинство репортёров подчёркивало, что имеющиеся сведения не подтверждают этой точки зрения, что ситуация постепенно стабилизируется, хотя ещё слишком рано делать какие-либо определённые выводы. Говорили, что врачи справляются с эпидемией, что в некоторых штатах совсем не зарегистрированы случаи заболеваний, а даже в тех, где они есть, многие районы остались незатронутыми. Наконец, начали появляться специалисты, которые осмеливались твёрдо заявлять, что эпидемия возникла не спонтанно и не сама по себе. По этому вопросу не было единого мнения, которое могло бы подвергнуться проверке с помощью опроса средствами массовой информации, и это главным образом потому, что люди по-прежнему не общались друг с другом, однако одновременно с возникновением надежды, что из-за этой болезни не наступит конец света, все чаще и чаще задумывались над главным вопросом: как все это началось?