ОНИ ВСТРЕТИЛИСЬ В ПОЛУПУСТОМ КАФЕ, примыкавшем к фойе «Оук-Ритца», только через полчаса.
Прийдя в гостиницу, Ренделл позвонил в номер Барбары, и ему ответила Джуди, говоря, что уже собралась идти на ленч. Ренделл ждал ее в кафе, и она извинилась за опоздание, сразу же настояв на том, чтобы пойти в ресторан, где подают натуральную, экологическую пищу. Ее приятели всегда питались в подобных заведениях, там подавали проросшие зерна, соевые бобы, морковные пудинги, травы, мед — в общем, ей хотелось идти только туда. Она не могла подозревать, что в Оук Сити таких ресторанов не окажется, так что, скрепя сердцем, согласилась, что небольшое количество нездоровой пищи ей не повредит.
Ренделл уже покончил со своим горячим мясным сэндвичем и теперь глядел, как его дочь доедает свой сэндвич с яичным салатом и допивает лимонад. В глазах Ренделла Джуди была совершенной красавицей. Ее кожа была без малейшего изъяна, ее лучистые глаза, прямой, тонкий нос и полные губы делали ее абсолютно невинным, девственным созданием, непривычным к реалиям обычной жизни. Но ее вполне взрослое тело в обтягивающей белой блузке и синих джинсах противоречило начальному впечатлению о ее детскости.
Невозможно было поверить, что это юное создание, прожившее на земле только пятнадцать лет, дитя по своей природе, отказывающееся питаться едой, отравленной прибавлением консервантов, эмульсификаторов или пестицидов, внутривенно и подкожно травило свое тело коварными и жестокими наркотиками. Ренделл решился заговорить с дочкой о них.
В эти полчаса, прошедшие после их встречи, после того, как она легонько вывернулась из объятий отца и не поцеловала его, Джуди вела себя на удивление нервно и отстраненно. Их разговор тоже был каким-то рваным. То Джуди начинала говорить про очистительный эффект натуральной пищи, то вдруг перескакивала на открытие ею творчества писателя Алана Уоттса и тут же (совершенно не интересуясь мнением отца, в этом Ренделл не сомневался) упомянула, как ей нравится преподаватель французского в ее новой школе.
Совершенно неожиданно, чтобы перебить их некоммуникативную беседу, Джуди спросила у Ренделла о его работе. Понимая, как мало это интересует дочь, он отвечал ей коротко, в основном напирая на модную рок-группу — «Шипастые Шины» рекламной раскруткой которой занималось сейчас его агентство. Он совсем уже было собрался рассказать дочери о встрече с Джимом Маклафлином и про деятельность Рейкеровского Института (как же, ведь «рейкер» по-английски «грабли»), так как чувствовал, что вот это ее заинтересует и прибавит отцу веса в ее глазах, но вовремя удержался. А удержался потому, что вспомнил (с гадким чувством) о предстоящем разрыве с Маклафлином, так что было бы трудно оправдаться перед Джуди.
Девушка отодвинула тарелку и промокнула губы бумажной салфеткой.
— Ну, а что на сладкое? — с деланным энтузиазмом спросил Ренделл.
— Мне бы и хотелось, — ответила Джуди, — но, боюсь, что не влезу в недавно купленные джинсы. Но я скажу. Если тебе так уж хочется, то я бы выбрала шоколадное молоко.
Ренделл попытался вспомнить, точно ли это было шоколадное молоко, которое они с Джуди обычно пили по утрам в воскресенье, когда ей было лет девять-десять, и они вместе завтракали. Но вспомнить не смог.
— Как раз о нем я и подумал, — выкрутился Ренделл и пошел заказать коктейль официантке.
Он возвратился, сел напротив дочери, и теперь был уже его ход. Ему хотелось встретиться с ней не только затем, чтобы съесть вместе ленч, но и узнать, что его Джуди думает о решении своей матери взять с ним развод, а потом выйти замуж по-новой. Ему было очень трудно перейти к этой теме, он сильно рисковал, но другого шанса могло бы и не представиться. Ренделл решился. Кроме того, ведь оставался еще и вопрос наркотиков. Его нужно было решить тоже.
Не прошло и часа, как он сказал Тому Кэри, что больше всего его интересует правда.
Значит, будем выяснять правду.
— Джуди, мы еще не говорили о твоей новой школе, и…
Девушка встрепенулась, и было видно, как она насторожилась.
— …и мне бы хотелось знать, что же там все-таки произошло. Я слышал, что тебя захватили с какими-то наркотиками.
— Я так и знала, что мать тебе должна наболтать. Если бы тут появилась Стена Плача, она бы и про нее тебе накапала.
— Ну ладно, что же ты хочешь сказать?
— А что тут говорить. Меня засекли. Других, чаще всего, не засекают. Тупоголовые свиньи из директората побоялись, что я смогу испортить остальных — смешно, я испорчу остальных — девять десятых из них уже давно подсели на иглу или колеса. Но руководство приказало мне свалить, хотя я и была самой способной во всем классе.
Ренделл попытался, чтобы в тоне его голоса прозвучал Строгий Родитель и Неодобряющий Поведение Дочери Отец:
— Но почему сразу жесткие наркотики? Джуди, неужели для тебя это столь важно?
— Да ничего особенного-то и не было. Все было, как бы, ну… попробовать, испытать, вот и все. Это было мое собственное желание, что-то, сидящее во мне, а больше и ничего. Мне хотелось испытать собственные чувства. Ну, понимаешь — в голове прочистить. Некоторые не могут управляться с этим. А я чувствовала, что смогу. Да и вообще, там той дозы было всего-ничего.
Ренделл никак не мог решиться продолжить эту их беседу. Ему предстояло вступить на более скользкую почву. Но он все же рискнул:
— А что ты скажешь про этого доктора Бурке, который наблюдал тебя? И вообще, как идут дела?
Ренделл сразу же заметил, как ощетинилась девушка.
— Даже и не знаю, что тебе и сказать, — ответила она вроде бы безразлично. — Так себе, коротышка. Хватит тебе?
— Ты не ответила, какие у вас с ним успехи?
— Если ты имеешь в виду, притормозил ли он меня, то мать говорит, что ему удалось снизить мою скорость до тридцати миль в час. — Она глянула на отца, после чего с некоторой долей дерзости прибавила: