Во всяком случае, новые способности здорово пригодились, когда мать всё-таки принялась таскать Дмитрия по колдунам и знахарям. Большинство оказалось шарлатанами, почти всегда — наглыми вымогателями, и только изредка — искренне заблуждающимися людьми с некоторыми расстройствами психики. После нескольких скандалов, родители научились доверять его мнению и чутью, и визиты стали быстрыми и практически бесплатными. Те немногие, что обладали настоящими способностями, только беспомощно разводили руками. И предложить могли только простейшие обереги от примитивного сглаза.
Труднее всего пришлось с одним религиозным фанатиком, ведущим каждодневный бой с пороками человечества и происками нечистого. Немалые способности дополнялись у него серьёзным сдвигом по фазе и целеустремлённостью танка. Димкина «печать Дьявола» стала для него личным вызовом. План лечения был составлен в считанные секунды. Экзорсизм, жёсткий пост и предложение пострига в монахи — Димка смылся с немалым трудом, и был просто счастлив, что этот маньяк живёт в другом городе и не знает их адреса.
Единственным положительным моментом во всём этом было то, что перетрусившие не меньше самого Димки родители временно оставили его в покое. Теперь отец вечерами захватывал компьютер и часами торчал в интернете, отыскивая выход из ситуации, а мать обзванивала многочисленную родню в поисках совета и поддержки, получая вместо этого опасливые соболезнования. Как будто неудачей можно заразиться. Виновник всей этой суеты периодически начинал всерьёз мечтать исчезнуть бесследно, лишь бы прекратился весь этот дурдом.
А затем объявился «дядя».
То было одно из самых жутких впечатлений в жизни новоявленного Димки. Он проснулся от смутной тревоги за полчаса до того момента, как его обычно начинали будить в школу. Яркий свет из не зашторенного окна, знакомый потолок, уютная постель, негромкие голоса родителей на кухне. Отчего же так тяжело, загнанной птицей бьётся сердце, почему холодный пот льётся с него ручьями, а руки трясутся, как в лихорадке? Сознание ответило на этот вопрос гораздо позже чуткого подсознания.
Он чувствовал Силу. Не просто способности, присущие каждому второму-третьему, пассивные у большинства и активные у «экстрасенсов», а Силу с большой буквы. Грозную мощь, яростным огнём выделяющуюся из муравейника искорок жизни обычных людей. Кто-то, неизмеримо могущественный приближался, и не было надежды, что это случайный прохожий, эдакий мирный проезжий маг. Носитель Силы уже зашёл в подъезд и поднимался по лестнице, и его приближение заставляло трепетать магическую составляющую мира, как земля дрожит при проходе тяжело груженого состава, несущегося с приличной скоростью. Вот только что этот «бронепоезд» забыл в подъезде Димки?
Ответ был прост и неприятен. За ним пришли. Явилось нечто, что заставит Димку «исчезнуть бесследно», как и многих его родичей.
Первая мысль была — бежать! Не в подъезд, где незваный гость преодолевал уже третий этаж, а в окно. Отчего-то Димка даже не усомнился в своей способности спрыгнуть с четвёртого этажа без особого вреда для себя. Но кто сказал, что это просто только для него? Тот, кто с безжалостной неторопливостью идёт сейчас по ступенькам, не смутится, не собьётся со следа. А родители? Больная фантазия рисовала кровавые брызги на кухонном кафеле, оседающее тело отца и искажённое в крике лицо матери. Они беззащитны, они ничего не подозревают!
Как есть, в одних семейных трусах Димка пробежал на кухню, едва не сбив с ног идущего навстречу отца. Куда он? А, открывать на звонок в дверь — что?! Нет, не надо! Рукоятка тяжёлого мясницкого ножа удобно легла в руку. Конечно, далеко не Дюрандаль, но всё же лучше, чем голые руки. Ну почему он не знает ни одного боевого заклинания?! Хотя, при такой разнице в силах, получилось бы как с винтовкой против того же бронепоезда.
Помешать открытию двери Димка уже не мог. Оставалось только бежать в коридор и, возможно, мстить за отца. Мать возмущённо что-то кричала вслед, но разбираться было недосуг. Всё заглушали гулкие удары крови в ушах. Дрожь в руках прошла, подло переместившись в колени, пот заливал глаза. Димка готов был сражаться, и если надо, умереть. К обреченности и волнам ужаса добавлялась только щемящая нежность к родителям, с которыми он, должно быть, виделся сегодня в последний раз.