– Скорей бы хоть дизельные машины изобрели!
Холопы, хотя и кашляли, но воспринимали неудобство как неизбежную черту любого города, а потому не роптали, и продолжали скачку по широким улицам, предоставляя прохожим самим уворачиваться от тяжелых лошадей.
Наконец отряд выехал к знакомым воротам – всадники спешились и один из холопов громко постучал рукоятью кнута в толстые створки:
– Эй, открывайте!
– Кто такие? – почти сразу откликнулся изнутри хриплый голос.
– Боярин Константин Алексеевич Росин с боярским сыном Толбузиным братчину составить хочет! – нахально ответил холоп и отъехал в сторону.
Во дворе надолго наступила тишина, потом загрохотал тяжелый засов, створки распахнулись, и гости увидели запахнувшегося в кунью шубу хозяина дома. Чуть поодаль от него стояла дворня, причем кое у кого, в руках имелись оглобли и вилы. Окинув взглядом отроков в ярких зипунах, Андрей Толбузин не без труда выглядел среди них скромного черноризника, расхохотался и шагнул навстречу, раскрыв объятия:
– Здрав будь, Константин Алексеевич! Да ты, никак, по гроб жизни собрался в рясе ходить?
– Сами научили, – усмехнулся в ответ Росин и обнял пахнущего солеными огурцами опричника. – Опять же растолстел я в последние годы, а под ней не видно.
– Ну, входи, входи, – не разжимая объятий, хозяин оглянулся на дворню: – Коней принять, людей в людскую проводить, накормить от пуза. Баню истопить. Каждому по чарке водки! Разрешаю…
Толбузин проводил гостя в трапезную, к уже накрытому столу. Ради постной среды и угощение здесь имелось более чем скромное: капуста, огурцы, рассыпчатая рисовая каша, которую пока еще называли просто сарацинской, плавающие в маринаде с чесноком грибы. Единственным украшением, способном порадовать голодного человека, являлся остроносый осетр, изогнувшийся на овальном оловянном блюде.
– Софья, – крикнул опричник, стукнув кулаком по столу. – Водки гостю принеси, замерз с дороги!
Он приподнял маленькую тафью, похожую на вышитую и украшенную рубинами и изумрудами тюбетейку, пригладил гладко бритую голову, на которой только-только начала проступать жесткая щетина и тихо добавил:
– Да и я согреюсь… Ты угощайся, Константин Алексеевич. Сам только к столу сел, ничего откушать не успел. Да и о себе расскажи: как живешь, чем? Как мануфактуры твои, под Тулой поставленные, как Анастасия, государем даренная?
– Вроде неплохо, боярин Андрей, – жадно косясь на осетра, Костя тем не менее потянулся к грибам, не решаясь разделывать рыбину раньше хозяина. – Да чего там неплохо – хорошо живем, Бога гневить не стану. Чугун я потихоньку лить все-таки начал. В усадьбе печь поставил, под защиту китайской стены. На стволы пока не замахиваюсь, но ядра чугунные пушкарский приказ покупает все, сколько сделать успеваю. Монахи, правда, осерчали. Сказывали, у них подряд отбил. Пришлось им два колокола отлить. Железо, что при мельнице водяной куют, тоже купцы расхватывают, благо дешево отдаю. Скобы там, гвозди, сохи, рогатины, наконечники для стрел – чего завсегда у нас не хватает.
– Псковичи и новгородцы еще не жаловались? – ухмыльнулся опричник. – Это ты уже у них покупателей увел.
– Пусть жалуются, – небрежно отмахнулся Росин. – Головой надо больше, а не молотком работать. Вот… Со стеклом, правда, хуже. Не хотят почему-то соседи окна стеклить, по старинке обходятся. Приходится дурака валять, и цветное делать. Его берут, на витражи. А порох мой подьячему стрелецкого приказа почему-то не нравится. Вот уж не знаю, почему.
– Ему не порох, ему бакшиш наверное не нравится, – покачал головой боярин Андрей. – Добавь чуток серебра, сразу порох-то твой и распробует…
– Попа у дьяка слипнется, – гнусно ухмыльнулся Росин. – Я уже пятнадцать пудов казакам на Дон продал. Коли Стрелецкий приказ зелье забраковал, так оно уже как бы и не порох. Указ государев для него уже не указ.
– Хитер ты, Константин Алексеевич, хитер, – одобрительно покачал головой опричник. – Хотя, казаков зельем снабдить – дело нужное, государь карать не станет. Супруга-то как? Здорова ли? Дети как?
– Двоих уродили, слава Богу, – от страшного воспоминания Росин аж вспотел. – Ни врачей, ни больницы. Вместо чистого белья – повитуха мох болотный приволокла. Но ничего, справилась Настенька. Кстати, боярин, восьмое марта завтра.
– Ну и что? – не понял опричник.
– Я каждый год Насте в день восьмого марта подарок какой-нибудь делаю. Вот, думаю, чего бы можно купить красивого, коли уж все равно в Москву приехал?