Едва мы вскочили и цепью шагнули в непролазную грязь, ударили немецкие пулеметы. Цепь залегла. Началось сближение короткими перебежками.
Еще рывок. Тянет за ноги густая липкая грязь. Словно злые, шмыгают пули. Под локтем тяжело сопит Белышкин, прижимая ко мне стриженую голову.
Треск. Огонь. Чем-то едким и колючим брызнуло в лицо. Падаем ниц. Что же с нами? Шевелю ногами — вроде целы. Лицо жгут мелкие царапины.
— Смотри… — шепчет Белышкин, и глаза его округляются от запоздалого испуга.
Диск его автомата весь искорежен от прямого попадания вражеской пули. В большую рваную дыру сыплется крошево мятых и сгоревших патронов. Тяжелая немецкая пуля, выгнув вторую крышку диска, остановилась. Дальше было сердце Саши Белышкина…
— В рубашке ты родился, дружок.
— Ее нам обоим бы хватило. Вот она, твоя теория…
Когда с криком «ура» батальон взошел на гребень высоты, фашистов там уже не было. Они поспешно отошли и лишь по какой-то зазевавшейся группе солдат мы успели выпустить полный диск. Село оставалось слева. Оно уже было нашим.
Вроде как закончилось на сегодня. По привычке бредем дальше, ожидая новых команд. Постепенно проходит напряжение боя, неимоверно гудят ноги и хочется пить. Да еще покурить бы…
Белышкин молча идет все под тем же правым боком. Кажется, только сейчас увидели, что начинается буйство ранней весны, что на небе легкие хлопья ватных облаков и прохладный ветерок освежает разгоряченные лица.
Что-то шикнуло перед глазами, приглушенно чмокнуло. Саша, словно всего лишь на минутку, мягко прилег на холодную весеннюю землю. По стриженой голове чуть заметно пробивалась алая струйка…
В тот день я в расчете остался один. Тяжелая сумка с запасными дисками дополнила и без того тяжелый пулемет. Вечерело, когда поредевший батальон, преследуя противника, наткнулся в жиденькой рощице на яростное сопротивление. Откуда-то ударила вражеская артиллерия. Вскоре на опушке рощи после стрельбы установилась непонятная зловещая тишина. Лишь слева слышны какие-то крики, отдельные хлопки выстрелов да время от времени многоэтажный русский мат. Там шла рукопашная.
— Пулеметчик, на левый фланг! Бегом прикрыть левый фланг!
Эта команда касалась меня. Оказывается, редкая цепь стрелков уже была повернута к окраине села, от которого внизу шла дорога, обсаженная густым непролазным кустарником. Вот тут фашисты могли ударить во фланг. Несколько перебежек — и я на самом краю цепи. Уютно, как жирный сурок, сидит Чернобай в узеньком, по грудь окопчике — когда только успел зарыться?
Спешу скорее окопаться. Со всех сторон — как на ладони. Ударил озноб: лопата… Потерял лопату! Что угодно может бросить пехотинец, кроме оружия и лопаты. Лихорадочно заколотил ногами. Изо всех сил царапаю мокрую землю руками. Хоть как-нибудь прикрыться брустверком, хоть заячью лежку отрыть. Эх, черт возьми, как не вовремя начала бить артиллерия. Похоже, тяжелыми. Крях-х! Пока далеко. Бум! Это уже ближе. Противный, сверлящий мозги, выворачивающий душу вой нарастает, ближе, ближе… Невольно жмусь в маленькое земляное корытце. Голова и грудь все же укрыты, а ноги как есть на виду. Сусликом юркнул Чернобай в свою спасительную нору.
Хрясь! Колыхнулась земля. С грохотом и свистом сорвало над головой весеннюю синь, ударило спрессованной удушливой гарью.
А ведь пронесло, черт возьми! Всего в каких-то пяти метрах курилась глубокая воронка, опушенная глыбами жирного влажного чернозема. Туда! Скорее туда! Можно укрыться с головой. Один прыжок — и в воронке. Там спасение. Дважды в одну точку — не бывает… По теории вероятности.
— Прыгай, пулеметчик! — кричит Чернобай, видя мою нерешительность, и скрывается в нору.
Вскакиваю со своего ложа. И тут…
Новый, сверлящий, нацеленный прямо в затылок, в переносицу, в душу звук нарастает, жмет к земле, отнимает ноги, руки: и-и-у-у, ю-ю-шоу-шоу… Мой…
Оглушительный взрыв поставил точку. Мою ненадежную заячью лежку заволокло дымом. Свалило пулемет. Тишина.
— Нету пулеметчика!.. — крикнул Чернобай, выглянув из норы весенним сурком. — Невероятно, прямо снаряд в снаряд положил…
Слышу, и по телу разливается радость жизни. Хорошо, что не успел прыгнуть в воронку.
К черту! Хватит с меня теории на сегодняшний день.
ЗАСАДА
Бой был тяжелый и затяжной.
Ночью скрытно заняв исходный рубеж, батальон на рассвете начал атаку с голой, еще осенью распаханной высоты. А сейчас была ранняя весна. Снег почти сошел и только кое-где по глубоким балкам и с теневой стороны глинистых обрывов безымянной речушки виднелись его холодные грязно-серые островки. Солнце еще не успело подсушить проснувшуюся после зимней спячки землю, и грязь стояла непролазная. В маслянистом сыром суглинке вязли ноги вездеходной пехоты, не хотели крутиться колеса станковых пулеметов, легких пушек сопровождения и повозок с боеприпасами. Лошади, выбиваясь из сил, рвали постромки, ломали дышла и зачастую просто не могли сдвинуться с места.