Традиционные образы и приемы словоупотребления, имеющие соответствия у предшественников и современников Платонова, оказываются у него в необычном окружении. Например, традиционное сравнение моря с зеркалом оказывается рядом с типично платоновским оборотом: для загляденья: … море уже было не то. Спокойное зеркало его, созданное для загляденья неба, в тихом исступлении смешало отраженные видения («Сокровенный человек»), ср. предавался загляденью на них («Чевенгур»). В специфически платоновское окружение попадают и другие рассмотренные приемы, например, отвлечение эпитета: с высоты крыльца он видел лунную чистоту далекого масштаба, печальность замершего света и покорный сон всего мира, на устройство которого пошло столько труда и мученья, что всеми забыто, чтобы не знать страха жить дальше («Котлован»).
Затрудненная форма у Платонова имеет иной характер и иное происхождение, нежели у его современников. Платонов почти не обращается к диалекту, к новообразованиям; из устаревших слов его устойчивое внимание привлекает слово забвенный (забытый), которое включается в разнообразные сочетания: вспоминал одни забвенные, бесполезные события; забвенная страна, забвенное дерьмо, забвенная трава.
В основе повествования Платонова лежит книжная речь, неоднородная и многосоставная. Она вбирает в себя множество отвлеченных существительных. Отвлеченные существительные входят в состав многочисленных генитивных конструкций, в частности, конструкций, при помощи которых рисуется внутренний мир человека: тоска тщетности, с терпением любопытства, с трепетом опасности, робость уважения, с удовольствием уничтожения, в слабости изнеможения («Котлован»). Отвлеченные существительные в разных конструкциях вытесняют слова других частей речи. Это и конструкции с отвлечением эпитета, о которых уже шла речь, и конструкции, в которых отвлеченные существительные вытесняют глагол: А над ними было высокое стояние ночных облаков… («Чевенгур»).
Именно внутри книжной речи, в которой нет места для оговорок, обмолвок, происходят разнообразные деформации, создающие эффект странности. Новый язык Платонова возникает в результате перестройки литературного языка и нормативного повествования, в результате смещения привычных языковых связей и на их фоне. Для Платонова характерна непредсказуемость соседнего слова, особенность, которую хорошо знают машинистки. Разные словосочетания Платонова в разной степени удалены от своих языковых прототипов.
Необычные сочетания — результат свертывания словосочетаний и предложений: имущественный сундучок («Котлован»), сонное место: Когда Саше надоедало ходить на работу, он успокаивал себя ветром, который дул день и ночь («Чевенгур»). Придаточному предложению соответствует оборот с отвлеченным существительным: Наконец поезд уехал, постреливая в воздух — для испуга жадных до транспорта мешочников («Сокровенный человек»), Копенкин… прошиб стекло — для лучшего наблюдения Розы; приоткрыл рот для лучшего слуха («Чевенгур»).
Противоположный процесс — развертывание сочетаний, в результате чего возникают тавтологические сочетания: Козлов и сам умел думать мысли; Должно быть, он постоянно забывал помнить про самого себя и про свои заботы («Котлован»), летний день стал смутным, тяжким и вредоносным для зрения глаз («Мусорный ветер»), … они превратились в других людей — они выросли от возраста и поумнели («Река Потудань»). Обращает на себя внимание повторяемость некоторых моделей: Чепурный ничего не думал в уме («Чевенгур»), Филат работал спешно во всяком деле («Ямская слобода»), душа ее жила в жизни («Такыр»).
Некоторые слова и обороты в прозе Платонова на первый взгляд представляются избыточными. На самом деле эти слова меняют масштаб изображения, придавая подчеркнутую значительность бытовым фактам: Сквозь сумрачную вечернюю осень падал дождь, будто редкие слезы, на деревенское кладбище родины («Чевенгур»). Избыточные на первый взгляд союзы и предлоги потому что, чтобы, для, от, «объясняющие, мотивирующие и растягивающие» речь, как писал С. Г. Бочаров, «сверх своего ближайшего значения… строят картину мира, имеющего назначение, проникнутого целесообразностью и осмысленностью» (Бочаров 1971, 348).
Изменяются синтаксические отношения между словами: из носа и глаз точилась непроизвольная влага; он опечалился глазами; собаки взвыли голосами тревоги; Дуло от утреннего ветра («Чевенгур»). Необычные сочетания возникают в результате контаминации: Дотронулся руками к костяному своему лицу; и ему было тоскливо и задумчиво («Котлован»).