Близко к тротуару проехал «Мерседес». За рулем сидел Муртуз. Приветливо улыбнувшись, он проехал мимо своего магазина и остановил машину у давно некрашенной двери библиотеки.
Эльдар давно знал этого типа. При встречах в магазине они вежливо раскланивались. Однажды Муртуз позволил себе вольность, и пришлось его одернуть. Прозвище Делец, о котором вспомнил Муртуз, приклеилось к Эльдару в послевоенные годы. За месяц до смерти давно болевшая мать попросила спрятать ее обручальное кольцо и несколько серебряных подстаканников — все, что у них осталось ценного, — чтобы их не пропил пьяница-отчим. Пришлось наврать отчиму, что кольцо и подстаканники давно проданы; тот, разозлившись, обозвал его Дельцом, и это прозвище вытеснило первую кличку — с семи лет друзья называли его Яйцом из-за того, что он регулярно побеждал их в яичных боях; по праздникам на Новруз-байрам и в православную Пасху ему удавалось притащить домой десятки битых крашеных яиц.
Клички были у всех его друзей, так уж повелось с детства, но пользоваться ими разрешали далеко не всем. И он напомнил об этом Муртузу.
Отойдя от магазина, Эльдар оглянулся — «Мерседес» все еще стоял у деревянной двери библиотеки, в которую много лет назад их привел Алик. Он, простой водитель грузовика, имел абонемент, по которому получал сразу много книг. Дюма, Вальтер Скотт, Майн Рид, Жюль Верн, Конан Дойль, Джек Лондон, Мопассан, Шейнин, Анатолий Рыбаков, Беляев, Ефремов — все это читалось запоем, и обернутые в газету книги ходили по кругу. Каждый вечер Алик, который был старше их лет на десять, тщательно регистрировал в толстой тетради дату перехода книг от одного читателя к другому и раз в неделю отправлялся за них отчитываться.
Квадратный, в четыре окна читальный зал библиотеки был для них тогда вторым домом; они делали здесь уроки, играли в шахматы и много читали. Когда их голоса превышали требуемый уровень тишины, библиотекарша Мария Николаевна отрывала взгляд от лежащей перед ней книги, и над невысокой конторкой появлялось ее освещенное лампой лицо. Тишина в полутьме зала сразу восстанавливалась.
За два года они прочитали больше книг, чем за всю оставшуюся жизнь.
Иногда читальный зал посещала Дора, дочь живущего по соседству адвоката Гинзбурга. В эту тринадцатилетнюю девочку с покачивающейся при каждом движении взрослой грудью, выпуклыми серыми глазами и аккуратным маленьким ротиком были влюблены все поголовно. Но попытки наладить с ней отношения более тесные, чем соседские, не удавалось никому. Тем не менее они продолжали увиваться за ней, уже тогда понимая, что даже безответная любовь лучше, чем жизнь без любви.
Все это промелькнуло в памяти за двадцать шагов между магазином и ближайшим телефоном-автоматом. Роясь в карманах в поисках монеты, Эльдар обернулся еще раз и увидел, что автомобиль Муртуза все еще стоит у входа в библиотеку.
Что могло там понадобиться Муртузу? И жива ли еще Мария Николаевна?..
Эльдар набрал номер; жена академика не очень охотно позвала мужа к телефону. Услышав предложение Эльдара встретиться сегодня, Академик громко выругался.
— Ты что, совсем охренел?! Вчера отменил встречу, сегодня у тебя опять появилось время, что за капризы?
— Так получилось. Но если у вас проблемы, давайте в другой раз.
— Что делать с охраной?! — продолжал возмущаться Академик. — Я только что пришел с работы и отпустил охрану.
— Какую охрану?
— Обыкновенную, — он сбавил тон. — Ладно, хрен с тобой. Когда встретимся?
— Когда скажете.
— В восемь часов в «Голубом Дунае».
Неточно положенная трубка скользнула по гладкому аппарату телефона и упала на пол. Жена Академика поднесла ее к уху; на линии что-то слабо щелкнуло, звук зуммера усилился.
— Так я и думала — опять подслушивают.
Академик поправил войлочную абхазскую шапку со свисающей на бок кисточкой (он напяливал ее на голову, как только входил в дом) и прилег на диван. Жена принялась накрывать на стол, стараясь не шуметь, — тугая белая повязка, видневшаяся из-под шапки, напоминала о том, что головная боль, преследующая мужа многие годы, к вечеру усилилась.
Она решилась прервать молчание, когда муж наконец встал с дивана и сел за стол.
— Что за встреча такая важная? Может, на завтра ее перенесем?
— Завтра я занят. Мы уже целый месяц пытаемся встретиться.