«Главные Соки и Соли (сиречь Зола) животных таким Способом приготовляемы и сохраняемы быть могут, что Муж Знающий в силах будет собрать в доме своем весь Ноев Ковчег, вызвав к жизни из праха форму любого Животного по Желанию своему, подобным же методом из основных Солей, содержащихся в человеческом прахе, Философ сможет, не прибегая к запретной Некромантии, воссоздать тело любого Усопшего из Предков наших где бы сие тело погребено ни было».
Бореллий.
Глава 1. Развязка и пролог.
1.
Недавно из частной психиатрической клиники доктора Вейта, расположенной в окрестностях Провиденса, штат Род-Айленд, бесследно исчез чрезвычайно странный пациент. Молодой человек — его звали Чарльз Декстер Вард — был с большой неохотой отправлен в лечебницу убитым горем отцом, на глазах у которого умственное расстройство сына развивалось от невинных на первый взгляд странностей до глубочайшей мании, таившей в себе перспективу буйного помешательства и выражавшейся во все более заметных переменах в стиле и образе мышления — вплоть до полного перерождения личности. Врачи признались, что этот случай поставил их в тупик, поскольку в нем наблюдались необычные элементы как физиологического, так и чисто психического свойства.
Прежде всего, пациент казался старше своих двадцати шести лет.
Бесспорно, душевные болезни быстро старят; но здесь дело было не столько в его внешности, сколько в том едва уловимом выражении, какое обычно появляется лишь на лицах глубоких стариков. Во-вторых, жизненные процессы его организма протекали не так, как у других людей, и никто из опытных медиков не мог припомнить подобного. В дыхательной и сердечной деятельности больного наблюдалась загадочная аритмия, он почти лишился голоса, так что мог лишь шептать, пищеварение было до крайности замедленным, а нервные реакции на простейшие внешние раздражители не имели ничего общего с обычными реакциями, нормальными или патологическими, наблюдавшимися ранее. Кожа стала неестественно холодной и сухой, лабораторные исследования срезов тканей показали, что они приобрели необычную грубость и рыхлость. Большая овальная родинка на правом бедре рассосалась, а на груди появилось очень странное черное пятно, которого прежде не существовало. В целом, врачи пришли к общему мнению, что процесс обмена веществ у Варда протекал так медленно, что почти замер, и не могли найти ни прецедента, ни какого-нибудь объяснения.
С точки зрения психики Чарльз Вард был также единственным в своем роде.
Его безумие не было похоже ни на одну душевную болезнь, описанную даже в новейших, самых подробных и известных ученых трактатах, и сопровождалось расцветом умственных способностей, которые могли бы сделать его гениальным ученым или великим политиком, если бы не приняли столь неестественную и даже уродливую форму. Доктор Виллетт, домашний врач Вардов, утверждает, что объем знаний его пациента обо всем, что выходит за пределы его мании, неизмеримо возрос с начала болезни. Нужно сказать, что Вард всегда питал склонность к научным занятиям и особенно к изучению старины, но даже в самых блестящих из его ранних работ не видно той удивительной точности суждений и того умения вникнуть в самую суть предмета, которые он обнаружил в разговоре с психиатрами. Разум молодого человека, казалось, был так проницателен, а знания так обширны, что с трудом удалось добиться разрешения на его госпитализацию; и только по свидетельствам посторонних людей и из-за странного незнания самых элементарных вещей, что казалось невероятным при его уме и способностях, он был наконец помещен под наблюдение в лечебницу для душевнобольных. До самого момента исчезновения он читал запоем и был блестящим собеседником, насколько позволял ему голос; и люди, считающие себя наблюдательными, но неспособные предвидеть его бегство, во всеуслышание говорили, что очень скоро Варда выпишут из больницы.
Только доктор Виллетт, который в свое время помог Чарльзу Варду появиться на свет и с тех пор наблюдал за его телесным и духовным развитием, казался испуганным самой мыслью о будущей свободе своего питомца. Ему пришлось пережить ужасные вещи и он сделал устрашающее открытие, о котором не решался рассказать своим скептически настроенным коллегам. По правде говоря, сама по себе связь доктора Виллетта с этим случаем довольна таинственна. Он был последним, кто видел пациента перед его исчезновением, и когда вышел из комнаты Варда после разговора с ним, лицо его выражало ужас и в то же время облегчение. Многие вспомнили об этом через три часа, когда стало известно, что больной сбежал. Это бегство так и осталось тайной, которую в клинике доктора Вейта никто не смог разрешить. Может быть, о чем-то говорило открытое окно, но оно выходило на отвесную стену высотой в шестьдесят футов. Как бы то ни было, после разговора с доктором Виллеттом молодой человек исчез. Сам Виллетт не представил каких-либо объяснений, но странным образом казался спокойнее, чем до бегства Варда. Чувствовалось, что он охотно рассказал бы о пациенте намного больше, если бы не опасался, что ему не поверят. Виллетт еще застал Варда в комнате, но вскоре после его ухода санитары долго стучались в дверь, не получая ответа. Когда они наконец открыли ее, больного там уже не было, им удалось найти лишь кучку мелкого голубовато-серого порошка, от которого они едва не задохнулись, когда холодный апрельский ветер, дувший из открытого настежь окна, разнес его по комнате. Говорили, правда, что незадолго перед тем страшно выли собаки, но это было раньше, когда доктор Виллетт находился в больнице; потом собаки замолчали. О бегстве тотчас же сообщили отцу Чарльза, но, казалось, он не был удивлен, скорее опечален. Когда сам доктор Вейт позвонил Варду, с ним уже успел поговорить доктор Виллетт; оба решительно отрицали, что имеют какое-нибудь отношение к бегству, Некоторые сведения, касающиеся молодого Варда, были получены от близких друзей Виллетта и Варда-старшего, но казались слишком фантастическими для того, чтобы внушить доверие.
Единственным достоверным фактом остается то, что до сего времени не было обнаружено никаких следов пропавшего безумца.
Чарльз Вард с детства был любителем старины, и ничто не могло побороть в нем влечения к освященным веками тихим улочкам родного города, к реликвиям прошлого, которыми был наполнен почтенного возраста дом его родителей на Проспект-Стрит, расположенный на самой вершине холма. С годами росло его преклонение перед всем, связанным с прошлым; так что история, генеалогия, изучение архитектуры, мебели и ремесел колониального периода вытеснили все другие его интересы. Эти склонности нужно всегда иметь в виду, анализируя его душевную болезнь, ибо хотя они и не были ее источником, но сыграли важную роль в ее последующих проявлениях. Все провалы в памяти, отмеченные психиатрами, касались современности, компенсируясь обширными, хотя и тщательно скрываемыми познаниями о вещах, относящихся к прошлому — эти знания обнаруживались лишь благодаря тщательно продуманным вопросам врачей.
Казалось, пациент буквально переносился в отдаленные века, обладая неким странным ясновидением. Удивительно, что Вард, по всей видимости, больше не интересовался разным антиквариатом, с которым был так хорошо знаком. Он словно потерял всякое почтение к старине, как к чему-то известному и даже надоевшему; и все его усилия были направлены на познание обычных реалий жизни современного мира, которые, как в этом убедились врачи, полностью изгладились из его памяти. Он тщательно скрывал свое незнание общеизвестных вещей, но всем наблюдавшим за ним, было ясно, что выбор книг для чтения и беседы с окружающими отмечены лихорадочным стремлением впитать эти факты, как можно больше узнать о собственной, забытой им биографии, особенностях повседневной жизни и культуры ХХ столетия, которые он должен был хорошо знать, ибо родился в 1902 году и получил образование в современных учебных заведениях. После его исчезновения психиатры удивлялись, как мог беглец, почти ничего не знавший о сложном современном мире, адаптироваться в нем.
Некоторые считали, что он «ушел в подполье» и затаился, смирившись с самым скромным положением, пока не сравняется знаниями со своими современниками.