Его суеверия были, тем ни менее, суевериями образованного человека, и он избегал таких вульгарных предрассудков, как страх Пятницы или числа 13 и т. д. Но он верил в предчувствия и в пророческие сны; он постоянно встречал тех людей, о которых, по какой-то необъяснимой причине только что думал; или он получал письмо от кого-то, кто неожиданно приходил к нему в голову после многолетнего забвения. В то же самое время он был достаточно честен - или, скорее, достаточно лоялен к своему формальному убеждению - не иметь забытых примеров того, когда самые необыкновенные плохие предзнаменования не приводили ни к чему. Однажды, например, когда он уехал на летние каникулы, то почувствовал, что фактически наверняка ему в Вену живым не вернуться. Он также замечал, что подавляющее большинство его предчувствий относились к вещам, которые не были важны для него лично, и, что когда он встречал знакомого, о котором он до нескольких мгновений перед встречей не думал очень долгое время, ничего более не происходило между ним и сверхъестественным появлением. И он, естественно, не мог отрицать, что все важные события его жизни происходили без того, что у него было какое-либо предчувствие их, и, что, например, смерть отца, была для него полной неожиданностью. Но подобные аргументы не оказывали влияния на противоречия в его убеждениях. Они лишь служили поддержкой обсессивной природе его суеверий и это могло быть выведено уже из путей и способов, которыми они приходили и уходили при возрастании или снижении его сопротивления.
Я, разумеется не занимал позиции такой, чтобы давать рациональное объяснение всем этим сверхъестественным историям его отдаленного прошлого. Но относительно похожих событий, которые происходили с ним во время лечения, я мог доказать ему, что он неизбежно прикладывал руку к производству этих сверхъестественных событий и был способен указать ему на методы, которые он использовал. Он действовал посредством косвенного видения и чтения, забывания, ошибок памяти. В конечном счете, он сам обычно помогал мне раскрывать эти маленькие трюки и ловкость рук, с помощью которых эти чудеса происходили. Я могу упомянуть об одном интересном детском корне его веры в то, что плохие предзнаменования и предчувствия оправдываются. Свет на это был пролит его воспоминанием о том, что очень часто, когда дата чего-либо была назначена, его мать говорила так: “Я не смогу в такой-то день. Мне должна буду тогда остаться в постели.” И действительно, когда день, о котором идет речь, наступал, она неизменно оставалась в постели!
Не может быть никакого сомнения в том, что пациент чувствовал нужду найти переживания такого сорта, которые действовали в качестве реквизита для его суеверия, и что это происходило по той же причине, по какой он занимал себя так много необъяснимыми совпадениями каждодневной жизни, с которыми мы все знакомы, и скрывал их дефекты своей бессознательной активностью. Я сталкивался с такими же потребностями у многих других обсессивных пациентов и подозревал их присутствие у многих, кроме них. Это кажется легко объяснимым в свете психологических особенностей обсессивных неврозов. При этих расстройствах, как я уже объяснял, вытеснение действует не посредством амнезии, а при помощи разрыва причинных связей, осуществляемого удалением аффекта. Эти вытесненные связи, по-видимому, сохраняются в некоторой смутной форме (которую я везде сравниваю с entoptic (внутреннее зрение ?) перцепцией), ( Zur Psychopathologie des Alltagslebens (1905), Tenth Edition , p . 287.) и затем перемещаются, посредством процесса проекции, во внешний мир, где они удостоверяют то, что было вычеркнуто из сознания.
Другая психическая потребность, которая также разделяется обсессивными невротиками и которая в некоторых отношениях родственна только что упомянутой, есть потребность в неопределенности в их жизни, или в сомнении. Исследование этой характеристики ведет к глубокому изучению инстинкта. Создание неопределенности - один из способов, используемых неврозом для отвлечения пациента от реальности и изоляции его от мира, которые являются одними из целей любого психоневротического расстройства. Очень и очень явными становятся усилия, предпринимаемые пациентами для того, чтобы быть способными избежать определенности и оставаться в сомнении. Некоторые из них, в самом деле, живо выражают эту тенденцию в нелюбви ко всякого рода часам (за то, что они, по крайней мере делают определенным дневное время) и в бессознательных изобретениях, которые они используют для того, чтобы обезвредить действие этих удаляющих сомнение устройств. Наш пациент развил особый талант для избегания знания о любом факте, который мог бы помочь ему в разрешении его конфликта. Так, он игнорировал проблемы, относящиеся к его даме, которые были наиболее релевантны вопросу женитьбы: он был мнимо неспособен сказать, кто ее оперировал, и была ли операция унилатеральной или билатеральной. Он был вовлечен в припоминание того, что он забыл и в нахождение того, что он проглядел.
Склонность обсессивных невротиков к неопределенности и сомнению приводит к тому, что предпочитаемыми предметами их мышления оказываются те, в отношении которых все человечество находится в состоянии неопределенности, и в отношении которых наши знания и суждения должны с необходимостью оставаться открытыми для сомнения. Основными предметами этого сорта являются происхождение по отцу, продолжительность жизни, жизнь после смерти и память, в отношении которых мы все находимся в состоянии верования, без наличия малейшей гарантии их истинности. (Как говорит Лихтенберг (Lichtenberg): “Астроном знает, населена ли луна или нет приблизительно с такой же степенью определенности, с которой он знает, кто был его отец, но не с такой большой, с какой он знает, кто была его мать.” Цивилизация сделала огромный шаг вперед, когда мужчины решили располагать свои заключения а одном уровне со своими чувственными свидетельствами и сделали шаг от матриархата к патриархату.(?) - Предисторические рисунки, на которых изображены меньшая персона на голове большей, репрезентируют происхождение по отцу; у Афины не было матери, она произошла из головы Зевса. Свидетель, который дает показания в пользу чего-либо перед судом, пока еще называется “Zeuge” [литературно, “отец”] в Германии, по роли, сыгранной мужчиной в акте произведения потомства; также, в иероглифическом письме слово “свидетель” изображается мужскими гениталиями.).
При обсессивных неврозах неопределенность памяти используется наиболее полно в пользу симптомообразования; и мы узнаем о прямой роли, играемой в актуальном содержании мыслей пациента вопросов о продолжительности жизни и жизни после смерти. Но в качестве подходящего перехода я сначала рассмотрю одну сверхъестественную особенность нашего пациента, на которую я уже ссылался, и которой, без сомнения, был озадачен более чем один из моих читателей.
Я говорю о всемогуществе, которое он приписывал своим мыслям, чувствам и желаниям, добрым или злым. Я должен допустить, что, бесспорно соблазнительно объявить эту идею бредовой и превышающей пределы обсессивных неврозов. Я, однако, наблюдал такое же убеждение у другого обсессивного пациента; и тот давно выздоровел и ведет нормальную жизнь. В самом деле, все обсессивные невротики ведут себя так, как будто они разделяют это убеждение. Нашей задачей будет пролить свет на переоценку этими пациентами их возможностей. Принимая, без дальнейших церемоний, что эта вера есть открытое подтверждение пережитка старой мегаломании детства мы приступим к опросу пациента на предмет поиска оснований его убеждения. В ответ, он приводит два случая. Когда он повторно прибыл в водолечебницу, где его расстройство облегчилось в первый и единственный раз, он попросил, чтобы ему дали его старую комнату из-за ее расположения, облегчающего его отношения с одной из сестер. Ему сказали, что комната уже занята старым профессором. Эта новость существенно ухудшала перспективы успешного лечения и он отреагировал на нее зловредной мыслью: “Да чтоб его за это насмерть пристукнуло !” Через две недели он пробудился ото сна из-за того, что его потревожило представление о трупе; и утром он услышал, что с профессором действительно случился удар, и он был переведен в свою комнату почти сразу же после того как проснулся. Второе переживание относилось к незамужней женщине, немолодой, хотя и с сильным желанием быть любимой, которая обращала на наго большое внимание и однажды резко спросила его, не мог бы он ее полюбить. Он дал ей уклончивый ответ. Несколькими днями позже он услышал, что она выбросилась из окна. Он затем стал упрекать себя и говорил себе, что в его власти было спасти ее, дав ей его любовь. Таким образом он убедился во всемогуществе своей любви и своей ненависти. Не отрицая всемогущества любви, мы можем обратить внимание на то, что оба этих примера были связаны со смертью, и мы можем принять ясное объяснение, что как и другие обсессивные невротики, наш пациент был вынужден переоценить влияние своих враждебных чувств на внешний мир, потому что большая часть их внутреннего, психического влияния избегала его сознательного знания. Его любовь - или, скорее, его ненависть, была, на самом деле, сверхсильной; это именно они порождали обсессивные мысли, источник которых он не понимал и против которых он тщетно боролся, защищая себя. ((Additional Note, 1923.) - Всемогущество мыслей или, точнее говоря, желаний было до сих пор признано как существенный элемент психической жизни примитивных народов. (См. Тотем и Табу).)