Я прошел за ней к лифту, как и два офицера в серой летней униформе. Они изучающе смотрят на нее, пока кабина поднимается, и многозначительно перемигиваются. Я следую за ней по коридору, замедляю шаги и останавливаюсь в то время, как она открывает дверь номера и входит. Через несколько секунд я стучусь.
— Кто там? — кричит она.
Потом открывает, и я впервые вижу ее так близко. У нее бледно-голубые глаза, маленький курносый нос, похотливые губы. Ее брови образуют две тонких линии. Пробор ее пылающих рыжих волос темен.
— Ключи от машины.
Я утащил вторую связку ключей от «бьюика» задолго до того, как мой отец сменил его на «паккард», и, к счастью, их не выбросил. Сейчас я позвенел ими перед ней.
— Ключи от машины. Вторые.
Она взяла их, глядя на меня с недоумением.
— Мистер Хаббен прислал их мне?
— Нет. Они мои.
Я сделал шаг, чтобы войти в комнату, но она толкнула меня рукой в грудь.
— Полегче, малыш. Начнем с того, кто ты?
— Пит Хаббен. Мистер Хаббен — мой отец.
Видимо, это было ударом для нее.
— Твой отец…
— Да.
— Это он тебя послал?
— Нет. Он не знает, что я здесь. Он не должен этого знать.
Внезапно меня охватила паника, я не понимаю, как мог впутаться в подобную историю, спрашиваю себя, к чему она может привести, если не к катастрофе. Сердце мое сильно бьется в груди, ужас и тревога, что она может ощутить биение сердца положенной мне на грудь рукой.
Я готов взять ноги в руки и бежать оттуда с максимально возможной скоростью, лететь по коридору, но рука опускается. И девушка делает мне знак головой.
— Входи же, малыш.
Я двигаюсь, как во сне. Она закрывает дверь, прислоняется к ней, меряет меня с ног до головы взглядом, будто пытается понять меня.
— Вот те на! Ты похож на него, нет сомнений. Сколько тебе лет?
— Пятнадцать.
— Пятнадцать? Ты выглядишь старше.
— Я знаю, но мне всего лишь пятнадцать.
— Тогда можно сказать, что для твоего возраста у тебя это в норме, малыш! Может треснуть. Ты зачем пришел сюда? И не вздумай морочить мне голову, что пришел из-за этих чертовых ключей! Без глупостей!
Впервые женщина произносит при мне подобные слова. Даже сестра, когда мы забавляемся нашими играми, находит более подходящие. Она не переходит границ. Но, Боже, это создание, кажется, не знает нормы. И она занимается этим. Во всяком случае, она занимается этим с моим отцом. Она идет до конца. Она разговаривает с ним подобным образом. И ее манера держаться, заставляя позванивать эти ключи: грудь вперед, ноги слегка расставлены, чтобы лучше показать свой маленький кругленький живот и все то, что должно скрываться под узенькой юбкой, и эти ноги, немного тяжеловатые, но столь возбуждающие. О Боже! Я почти изнемогаю, я не скрываю безумства чувств, охвативших меня.
— Не рассказывай глупостей, — повторяет она. — Это твоя мать послала тебя прочитать мне мораль, не так ли?
Я отрицательно качаю головой.
— Опять нет. Вскоре ты просто скажешь, что пришел всего лишь поцеловать меня, если знаешь значение этого слова.
Я знаю, она ждет, что я вновь отрицательно качну головой, я хочу это сделать, но не могу. Я стою, прикованный к месту, и смотрю на нее, как коккер, держащий апорт меж зубов.
Блестящие черные линии ее бровей вздергиваются. Влажные пылающие губы приоткрываются. Светлые глаза расширяются. Я слышу биение крови в висках, пока она с глупым видом смотрит на меня.
— Что за дерьмо! — восклицает она.
Я ничего не отвечаю. Безнадежно молчу, лишь созерцая, как огонек на зажженном мною шнуре все ближе и ближе подползает к взрывчатке.
— Ты что, совсем ослеп? Что, у тебя в мозгах не все в порядке?
Она, должно быть, права. Мне нечего сказать.
— Я прошу у вас прощения, — наконец произношу я.
— Ну и сказал! Ты знаешь, что будет, если я расскажу все твоему отцу?
— Прошу вас, не говорите ничего. Я виноват. Я не подумал…
— О! Только этого не надо! Но теперь ты думаешь по-другому. Ты что, штаны намочил от страха?
Она опять права, но я не могу решиться признать это.
— Ну же? — настаивает она.
Надо как-то с этим кончать. Я киваю. Да.
— Ну вот. Ты считаешь себя мужчиной, а на самом деле ты всего лишь недоросль. Большой, глупый и нервный паренек. Мужчина твой отец. Не ты. И я должна сказать тебе одну вещь, малыш. Тебе не достичь и половины того, что есть в нем. Даже в твои лучшие дни.
Она направилась к постели, стоявшей у стены, и я, видя, что путь свободен, проскользнул к двери.
— А ну постой! — прикрикнула она. — Я не сказала, что закончила с тобой, не так ли?