Я сжимаю кулачки изо всех сил, она корчится от боли.
— Пит, отпусти! Ты делаешь мне больно.
Я разжимаю ладони.
— Думаю, теперь ты поняла.
— Ну вот, господин председатель, — удовлетворенно заявляет Гольд. — Дело раскрыто.
— Правда?
Гольд загибает пальцы.
— Эта сцена показывает нам вначале, что он мог совершить акт насилия против того, кто пытается разлучить его с сыном. Теперь, два года спустя после развода, его страсть к Вивьен улеглась, и он признает, что она разбила его семью. И сегодня, вернувшись раньше обычного, чтобы встретить сына, он находит Вивьен у себя, готовую к действию. Кто мог впустить ее? Только служанка. Если заговорит служанка, у него будут неприятности с бывшей женой. Она имеет на это все права и может полностью забрать сына из его жизни. Он ссорится с Вивьен, обвиняет ее и, не совладав с собой, ее убивает. Как я сказал, дело совершенно ясное.
— Есть ли у вас отвод к этому резюме ситуации?
— Нет.
— Вы, может быть, не заметили этого, Пит, но нам необходимо выслушать свидетеля.
— Больше нет нужды в свидетелях. Гольд все объяснил, рассказал все так, как было.
— Это вы отобрали присяжных, Пит. Согласно правилам этого трибунала, все присяжные должны быть выслушаны.
— Еще один закон, навязываемый вами? Господи! Я вам повторяю, больше нет нужды в свидетельских показаниях. Я больше не желаю ничего слышать.
Он не обращает внимания и показывает пальцем на восковой манекен, последний в ряду.
— Вы, юная особа.
Она ласкает щеку моего отца, отклеивается от него и поднимается. Она высокая, рыжая, со вздернутым носом, голубыми глазами, пухлыми губами, накрашенными блестящей красной помадой, и подведенными карандашом глазами. Волосы поддерживает сеточка. Она очень молода, с фигурой подростка.
— Да, господин судья?
В ее голосе намек на гундосый акцент янки, слегка перекрывающий акцент южанки. Надо родиться и воспитываться на юге Флориды, чтобы узнать эту смесь. Акцент фермеров графства Дейв.
— Ваше имя, мадемуазель?
Она кивает в мою сторону. В жесте сквозит чудовищное отвращение.
— Ему нравится называть меня Вивьен, судья. Как ту, которая играла в «Унесенных ветром». Это она, должно быть, впервые увлекла его. А затем ей стала я.
— Вы хорошо знаете обвиняемого?
— Я провела с ним минут десять, когда он был ребенком, в Майами, и вы хотите, чтобы я его хорошо знала? Но говорят, что он так и не смог выбросить меня из своей тупой головы. Ибо он — захудалый актеришка, судья, если вы улавливаете, что я хочу сказать. А я — девушка его мечты, которой он хотел бы обладать.
— Итак, ваше имя Дэдхенни…
— Это не имя, судья. Это его старшая сестра сказала ему, кто я такая, когда он впервые увидел меня на Фледжер-стрит.
Прямо посреди Фледжер-стрит. Вся из ног и зада. Моя сестра шепчет мне на ухо:
— Это курочка папы!
Вивьен. Курочка папы. Dad's Henny. Дэдхенни.
Я с ненавистью смотрю на нее.
— Вы лжете! Она мертва! Я убил ее. Вы знаете, что я убил ее!
Она ответила мне, чеканя слова:
— Маленький шалун! Теперь ты знаешь, кто ты есть! Никому не нужный извращенец.
— Нет!
Внезапно вся комната и все находящиеся в ней деформируются и блекнут. Я кричу.
— Подождите!
Ванная комната.
Окровавленная ванная комната. Кровавая.
Я лежу на бельевой корзине, как мертвая лань на крыле автомобиля. Затмение. Я вижу в большом зеркале на двери… Затмение. Один глаз. Когда я упал, парик слетел и закрыл другой глаз. Но я смог увидеть, что ручеек крови на отражении моей щеки увеличился в ширину и капля за каплей стекает по корзине. Все быстрее и быстрее.
Eli, Eli, lama sabaclithani. Пять раз попасть в точку из револьвера с двадцати метров. Не попасть в цель под самым носом.
У меня впервые палец окаменел на спусковом крючке.
Я сунул дуло револьвера себе в рог, как карамельку, и оставил его там. Я так и остался с парализованным пальцем на курке. Боже! Если бы я нажал его, то даже не почувствовал бы, как пуля входит в мозг. Но я не смог. Эрнест Хемингуэй смог проделать это с охотничьим ружьем; я не способен с револьвером 38-го калибра. Но это должно свершиться! Отлично, убираю оружие, ствол измазан слюной, приставляю его к сердцу. Нажимаю курок. Господи Иисусе! Это огненный шар вошел в мою грудь.
Мертв? Еще нет. Агонизирую. Медленно, медленно. Как тот осьминог, которого ты убил одной пулей в голову. Только он продолжил сражаться на земле до тех пор, пока ты не дал зарезать его Нику. Его первого. Крещение кровью. Зеленоватого цвета.