– Лев, мужики – это такая очень большая рысь с длинным хвостом и гривой, как у лошади.
– Да неужели? – воскликнул Цыган, и его красивое лицо поплыло в довольной хмельной усмешке.
– Хватит врать! – солидно и совершенно серьёзно выдал Батяня, потом сощурился и добавил абсолютно трезвым голосом. – Таких рысей не бывает.
– Ой, уморил! – пьяно заголосил Кешка непонятно о ком и откинулся на спинку стула, приготовившись к всеобщей потехе.
За столом опять зашумели. Михалыч смеялся вместе со всеми.
– А лапы? – перекрикивая голоса, спросил Цыган. – Лапы у этих львов большие?
Михалыч покосился на него довольным глазом, широко развёл руками с растопыренными короткими пальцами, показывая, и ответил с большим достоинством:
– Лапы – вот такие.
Тут все опять загалдели, зубоскаля, подтрунивая и даже рыча друг на друга, как звери, а Михалыч повернулся к сумке за спиной и достал стопку фотографий. Не говоря ни слова, он раздал всем фотографии и взял бутылку, чтобы налить себе. Водка забулькала в полной тишине, потому что все потрясённо замолчали, разглядывая фото, а потом вдруг Батяня, ни с того ни с сего, стал рассказывать, как однажды он подстрелил огромного медведя, и тоже принялся разводить руками, а дальше, как это часто и бывает, кто-то ещё и ещё о чём-то рассказывал и разводил руками, и все снова удивлялись, и спрашивали про оружие и количество шагов и были исключительно друг другом довольны.
Крылов, уже хорошо захмелев, улыбался сквозь табачный дым всем счастливой улыбкой, привычно вычленяя из общего гула голосов обрывки фраз.
– Я столько зайца никогда больше не видел. К вечеру у меня не осталось ни одного «заячьего» патрона.
– Без поводки ударил, бля… Когда косуля только появилась.
– Я бил уже в полуугон. Не спеша бил. С оттяжечкой.
– Как сейчас вижу этого кабана… Весь какой-то даже синий на фоне золотистой скирды.
– А настаивался самогон, представьте, на проросшей пшеничке. Твою-то мать! Красотищ-ща!.. Он и отрыгивался потом пшеничкой.
– Я сына поздравил с первым полем.
– И это ж надо? «Лисья» нулёвка достала серого! Да не вру! Соври сам!
– Самая правильная охота на сохатого – это на стон… Только на стон, говорю тебе.
На дальнем конце стола кто-то заревел быком.
Спать в этот день все легли поздно.
****
На утро уже ничего не напоминало о давешнем. Все сосредоточенно молчали, и их оружие – сегодня было главное. Оружие друг у друга рассматривалось ревниво, у некоторых оно поражало великолепием и вызывало зависть.
Все двинулись на лыжах за егерями, и тут пошёл мокрый снег. В этом году зима долго не начиналась, неделями моросила дождём, а потом сразу заснежилась, но легла неустойчиво, хотя болота замёрзли, и в оврагах насыпало снега по пояс.
Егерь-загонщик, крепкий плечистый малый, расставил стрелков по номерам точно на прямой линии. «Молчуны» из местных мужиков уже стояли по флангам слева и справа в редком тёмном ельнике. Крылов и Цыган оказались на соседних номерах шагов за сто друг от друга. В загоне никто не курил и не разговаривал, объясняясь знаками. Тишина нарушалась только дальним глухим стуком дятла. Скоро прозвучали два условных выстрела, почудились тихие свист и улюлюканье «крикунов», и облава началась.
Этот лось выскочил на номер Цыгана и бежал прямо на него, хотя лосиха и лосёнок свернули и потрусили вдоль линии стрелков – лосиха впереди, лосёнок за нею, след в след. Лось бежал ровной рысью, выгнув шею кадыком вперёд. Это был матёрый зверь с толстым коротким телом и мощной грудью, высокие сильные ноги которого в беге резко взрывали снег – огромная голова с раздутой, сильно вытянутой верхней губой отброшена назад, уши прижаты, широкие плоские треугольные рога раскинуты в стороны.
Всё произошло мгновенно. Цыган выстрелил в лося за пятьдесят шагов, и тот пошатнулся, взбороздив рыхлый снег, но скоро выправился, неумолимо надвигаясь на Цыгана всей четырёхсоткилограммовой тушей. Тот снова выстрелил, но лось уже подлетел к нему и, ударив передними ногами, опрокинул, подбросил в воздух, а потом, на земле, принялся добивать, молотя в безумной ярости острыми, глубоко рассечёнными копытами.