«А вот, наверно, и Валентина», — подумал Максимов, рассматривая изображение босоногой девочки, затем девушки с мечтательным выражением лица и, наконец, миловидной женщины.
Удивительно, но именно такой он и представлял ее себе. Именно такой, хотя та, которую он видел на озере и в морге, казалось, не имела с ней ни малейшего сходства.
Дальше были какие-то незнакомые мужчины и женщины, в одиночку и семьями, видимо, родственники. В предпоследнем ряду Максимов заметил фотографию морячка в полной форме с надвинутой на лоб бескозыркой. Серые глаза смотрели нагловато, с подчеркнутым превосходством. Морячок, видимо, цену себе знал и считал ее немалой.
Чтобы разглядеть получше, пришлось склониться над кроватью. В самом низу фотографии на белой полоске мелкими буквами было написано: «Дорогой Валюше от любящего Константина».
— Давно у вас эта фотография? — поинтересовался Максимов.
— Года четыре. Как Константин демобилизовался с флота. Вернулся, фотография эта у Валюши появилась. Сперва она ее все в книге держала, тайком от нас смотрела, а уж когда поженились, вставили в семейную рамку. Как-никак родственник.
— Более поздних фотографий зятя у вас нет?
— Нет. Эта единственная.
— Тогда разрешите взять ее у вас?
Иван Платонович осторожно снял рамку, вынул из нее фотографию и передал следователю.
7. Дома и на работе
В покосившуюся дверь низенького деревянного дома пришлось стучать довольно долго. Из соседних домов, привлеченные шумом, стали выглядывать любопытные. Потеряв терпение, один из работников милиции направился было к соседям, чтобы выяснить, не знают ли они, где хозяйка, но в это время послышались шаркающие шаги, и дверь открылась. Пахнуло затхлым воздухом.
На пороге показалась маленькая, седенькая старушка. Внешний вид ее никак не вязался с окружающей обстановкой, с подслеповатыми окнами старенького дома, ремонт которому не делали, наверно, ни разу со времени постройки. Была она вся круглая, розовая и сдобная. Ей бы больше подошел теремок с резными наличниками и ярко выкрашенным крыльцом.
Старушка с недоумением посмотрела на незнакомцев. Боясь ее напугать, Максимов тут же в дверях вполголоса сообщил, что приехал поговорить насчет квартирантов. Она захлопотала, засуетилась и, пропуская гостей в комнату, все сетовала на пропажу своих жильцов. Максимов слушал ее не перебивая и пока не задавая вопросов.
— Видишь ли, сынок, — приговаривала она, усаживая вошедших, — живу я одна, дети давно разъехались по белу свету. Меня, правда, зовут к себе, но я не еду. Здесь хочу век свой дожить, да и лечь рядом с мужем моим. Вот и пускаю квартирантов, чтобы одной не страшно было.
Максимов уловил в голосе старушки беспокойство и тут же сообразил, откуда оно исходит. Она конечно же побаивалась, как бы из-за квартирантов ее не обвинили в получении нетрудовых доходов. Дмитрий Петрович, будто не замечая ее состояния, вежливо поддакнул.
Сразу приободрившись, хозяйка стала рассказывать о Горбачевых.
— Валентина с Костей у меня года полтора живут, — вспоминала она, — да и девочка сначала тоже. Сил-то, правда, у меня не было с ней сидеть, ну и отдали они ее вскоре своим родителям. Сначала квартиранты жили неплохо, но прошло месяца три-четыре, и Константин стал частенько с работы приходить пьяным. Как придет такой — все ему не нравится, а Валюша в слезы, уж больно она его любит. Он над ней и так измывается, и эдак, а она молчит. Руку поднимал на нее иной раз.
Старушка вытерла платочком глаза.
— Потом не ночевал как-то. Она глаз не сомкнула, все в окошко смотрела, думала — не случилось ли чего. А он на другой день к вечеру появился, пьяный, сказал, что у друга остался. Потом объяснять перестал. Дня два не показывается, придет злой, все швыряет, ударить ее норовит. Понимала она, конечно, другая у него есть, а вот сил разойтись с ним не хватало. Так последние месяцы и жила. Не то замужняя, не то разведенная. Как появится Константин, все ему о дочке говорит, уехать куда-то предлагает. Бывало, правда, и он себя виноватым чувствовал. Наверно, с другой нелады в это время случались. Я-то знаю, с кем он жил. Она на колхозном рынке в кооперативной палатке торгует. Видела я, он у нее там сидел перед закрытием, помогал товар с прилавка убирать. И что ему в ней понравилось? Колода какая-то против Валюши.
Марфа Тимофеевна разволновалась и побледнела. Воспоминания давались ей нелегко. Накапав себе в стакан несколько капель остро пахнувшего лекарства, она молчала, собираясь с силами.