— И все-таки, товарищи, как-то не укладывается в моем сознании такая ну не просто жестокость, а расчетливость и хладнокровие преступника. Мешок, веревка, пистолет… Вы не забывайте, ведь это мать его ребенка, — задумчиво сказал Телегин, поглаживая бритую голову.
— Ну почему же, вполне может быть именно так, — нерешительно произнес Максимов. — Горбачеву нужно было любым способом избавиться от жены, чтобы устроить жизнь по-другому, развязать себе руки. Он уговаривает ее уехать. Она соглашается. Она готова на все, только бы вырвать мужа из рук любовницы. Пресловутая Фролова представляется ей наибольшим злом. Однако, чтобы ехать, нужны деньги на билеты, на первое обзаведение. Но их нет. Сама она получает мало, а у мужа они долго не залеживаются. Константин умело играет на ее чувствах и предлагает не сдавать выручку перед выходным, а деньги присвоить. Как утверждают все, Валентина человек честный, так оно, наверно, и есть, но боязнь потерять мужа толкает ее на преступление. Она берет выручку, рассчитывая, что до понедельника никто не хватится, а там они будут уже далеко. Ну и дальше все просто. Перед отъездом он предлагает ей покупаться и позагорать. Приглашает на Прорву, в прошлом году он бывал там. Не предполагая о его решении избавиться от нее, Валентина охотно соглашается и они едут на озеро…
— Прихватив с собой пистолет, — не без иронии прервал рассказчика Шустов.
— Я не нахожу ничего ни смешного, ни удивительного, — нахмурился Вальков. — С войны такого добра на руках немало осело. И Горбачев мог раздобыть — не проблема. Взял оружие с собой, хотел выстрелить, но в последний момент испугался шума. Так что Дмитрий Петрович нарисовал вполне правдоподобную картину. Весь вопрос, где он сейчас? Главное — задержать его, а запираться Горбачев, по-моему, не станет.
— Думаю, в городе его больше нет, — медленно проговорил Телегин. — Сел в понедельник на поезд и сейчас где-нибудь во Владивостоке пирует. Он ведь теперь при деньгах.
Максимов переглянулся с Вальковым и облегченно вздохнул — прокурор согласился с его доводами.
— Ну, а как же версия товарища Шустова? — вдруг вспомнил Телегин. — Отказываемся от нее?
— Разрешите опять ответить мне, — Вальков придавил в пепельнице только что начатую папиросу. — По убийству мы среди этой группы ребят работать не станем — необходимость отпала. Группа сама, однако, серьезно интересует и нас, и отдел уголовного розыска управления. Звонил недавно начальник отдела, поставил в известность, что Сафронова они пока отзывать не будут. Пусть вживается, ищет подходы. Его работу считают перспективной. Ну а если мы ошиблись, и они причастны к убийству, Сафронов мимо не пройдет.
В дверь кабинета постучали. Дежурный по отделу жестом попросил Валькова выйти к нему. Тот вышел и сразу вернулся. Прямо у порога, обращаясь к присутствующим, сказал:
— Час назад контролер ОТК деревообрабатывающего завода Никодимова встретила на улице Затинной Горбачева. Она пыталась остановить его, но он пробурчал что-то, оттолкнул ее и ушел. Был, по ее словам, изрядно пьян. Мы немедленно направим туда наших оперативников, а я выезжаю в управление. Дежурный по селектору сообщит всем райотделам и транспортной милиции приметы Горбачева.
— Не забудьте поставить всех в известность о том, что преступник вооружен, — добавил Телегин.
Какая-то недодуманная мысль не давала покоя Максимову, когда он вышел из душного кабинета на улицу в звездную, немного прохладную ночь.
«Затинная, Затинная, Затинная… — вспомнил он. — Стоп, там ведь Горбачев и снимал квартиру».
Пришлось вернуться в прокуратуру и посмотреть бумаги. Оказалось, что он не ошибся.
Дмитрий Петрович задумался: «Кажется, никакого резона крутиться там у него нет. Да и вообще, по всем соображениям, ему надо быть как можно дальше от этих мест. Непонятно. Хотя…»
От пришедшей неожиданно мысли Максимов остановился: «Горбачев что-то ищет, и, вероятнее всего, на своей прежней квартире». Эта мысль заставила его почти бегом кинуться в милицию.
Минут через пять дежурная машина уже неслась на предельной скорости по улицам отходящего ко сну города. Вот, наконец, знакомый деревянный домик. В окнах света не было.