Вершинин, как ему казалось, действительно выглядел моложе своего возраста и стеснялся этого. Он пытался казаться старше, постоянно хмурил брови и сосредоточенно поджимал сочные губы. На Филимонову, правда, это не производило должного впечатления, и она называла его только «сынок». Много пришлось положить сил, чтобы разобраться в этой истории. И разобрался. На третьем месяце следствия ухватился за показания одного из свидетелей о том, что родной дядя Николая в последний месяц пьет почти каждый день, и установил, что именно он подговорил подростка совершить кражу водки, а потом спрятал ее у себя.
В обвинении, как говорится, возникла трещина, а вместе с ней появилась уверенность, что парнишка оговаривает себя и в краже из промтоварного магазина. Не сходился ряд мелких деталей. В конце концов разобрался и тут. Все оказалось просто. После задержания Коля провел в камере двое суток с рецидивистом по кличке Кот, обокравшим магазин, и тот, играя на чувствах подростка, убедил взять кражу на себя. Он был неплохим психологом, этот вор, и сразу уловил в парне качества, на которых можно сыграть: романтика, чувство товарищества. Надо сказать, рассчитал Кот правильно, Коля рассказал правду, только убедившись, что следователю все известно.
— Во из кого партизан-то получится, — ехидно посмеивался Кот на очной ставке.
Немало тогда повозился с пареньком, прежде чем тот понял, что его поведение ничего общего не имеет с настоящим героизмом. А Колина мать при последней встрече все пыталась поцеловать Вершинину руку.
Ни он сам, ни окружающие как-то не заметили того момента, с которого к нему стали обращаться не фамильярно-дружески — Слава, а подчеркнуто уважительно — Вячеслав Владимирович.
Неожиданно это стало для него открытием. Как-то оперуполномоченный уголовного розыска его ровесник Вася Тишин заглянул в дверь не с обычным «Привет начальству», а вежливо спросил: «Можно, Вячеслав Владимирович?»
«Почему так? — размышлял Вершинин. — Я вроде бы не изменился, а они несколько отдалились. Может, веду себя неправильно?»
Однако, чувствуя уважение окружающих, замечая, что многие из них охотно советуются именно с ним, а не с кем-либо из других работников прокуратуры, Вячеслав успокаивался. Новые отношения он расценил как одну из особенностей своей службы.
«Ну вот и я при мундире. Неплохо, конечно, да и видок в нем мировой, — продолжал размышлять Вершинин, разглядывая себя в зеркале. — А толку-то?»
Настроение не улучшилось.
«Видок-то, конечно, я приобрел, а дальше что? — с раздражением подумал он. — По идее, теперь полностью на самостоятельной работе, а на деле — все еще продолжаю плавать. Да и дела какие. Разве это дела? Часы отняли, нос разбили, из магазина ящик водки вытащили. Интересного мало. Раньше, наверно, куда лучше было работать. Старые сыщики рассказывают, что десять лет назад в милиции были специальные отделы по борьбе с бандитизмом. ОББ назывались. Потом исчезла в них нужда — бандиты перевелись. Осталась мелочь, которой следователь Вячеслав Вершинин и будет вынужден заниматься весь остаток своей жизни. Ничего себе, самостоятельная работа!»
На память пришли слова одного из членов комиссии, аттестовавшей его в должности следователя, — начальника следственного отдела Сухарникова. Бросив мельком цепкий взгляд на представленные ему начальником отдела кадров документы, выслушав присутствующих, медленно, как бы раздумывая над каждым словом, тот заключил:
— Аттестация на вас, Вершинин, неплохая, хватка, чувствуется, есть, но этого мало. Нужна инициатива. Но ее пока не заметно. Мы вас аттестуем на самостоятельную работу. Вдумайтесь в эти слова — самостоятельная работа. Скидок на неопытность больше не будет. От вас, и только от вас, зависит теперь все. Но учтите, можно проработать всю жизнь до пенсии, а настоящим следователем не стать, так и проходить в коротких штанах. Есть у нас и такие. Получил материал — раз, раз — все очевидно, слепил дело — и в суд. Затем другое, третье, и так всю жизнь. Нередко они числятся в хороших, показатели-то неплохие. Все это не то, Вершинин. Не хотелось мне, чтобы и у вас жизнь сложилась так же. Конечно, нужно уметь расследовать всякие дела, но на их фоне должны быть настоящие. Будут такие дела, тогда можно сказать — этот человек настоящий следователь, а сейчас вы только формально по приказу становитесь им.
«Да, — обиженно вспомнил Вершинин, — хорошо ему говорить, ведь в какое время работал, а я что? Где их взять, такие дела? Год проработал, а не появились, да и у других не заметил».