Его интерес был замечен. Женщина чуть улыбнулась и спросила:
— Вы, наверно, к Семкиным? Я не ошиблась?
— Точно, к ним. Не секрет, где они сейчас? — обрадовался он случаю завязать разговор.
— Иван Платонович получил от стройуправления отдельную квартиру.
— У вас нет случайно их адреса?
— Сейчас я вернусь и спрошу у мамы, обождите.
Она довольно ловко пробалансировала на гвоздиках и исчезла в доме. Минут через десять появилась и вручила Вячеславу клочок бумаги с адресом.
— Уж не знаю, как вас благодарить, разве что заглянуть еще разок, — шутливо предложил Вершинин.
— Рада буду видеть хоть сегодня вечером. Вася как раз с рыбалки приедет, ухой угощу, — в ее глазах мелькнули смешинки.
— А знаете, что я подумал, увидев вас здесь? Как подобная женщина может жить среди такой флоры, — он пренебрежительно показал на заплесневелые лужи и подслеповатый домишко. — Мне представлялось, тут одни старики живут. Иль Вася слабак, не может обеспечить?
— Сносить нас скоро будут, любопытный незнакомец, месяца через три, вот и получим двухкомнатную квартиру в новом доме, — улыбнулась она и, больше не задерживаясь, повернулась и ушла.
Улицу, указанную на клочке бумаги, он знал хорошо. Она находилась в одной из наиболее благоустроенных частей города, и Вершинин минут через тридцать нашел нужную квартиру. Уже у двери чувствовался крепкий запах махорки.
Открыл сутулый старик с дымящейся козьей ножкой в руке. Вдохнув коридорного воздуха, Вершинин тут же закашлялся. Не спрашивая его ни о чем, дед пропустил Вячеслава в комнату и, не приглашая сесть, вопросительно взглянул. Глубокие борозды на его лбу, казалось, изогнулись в вопросе.
— Вы, вероятно, Иван Платонович Семкин? — как можно любезней спросил Вячеслав.
Без всякого выражения тот едва кивнул головой.
— Я насчет зятя вашего — Константина, — рубанул с плеча Вершинин, чувствуя, что со стариком ходить вокруг да около бесполезно. — Известна вам его судьба?
В глазах хозяина квартиры мелькнул интерес.
— Помер Константин, годов семь-восемь как помер.
— Почему же вы тогда не сообщили о смерти зятя в прокуратуру?
— Ах вот ты откуда. Давненько ваш брат меня не беспокоил, почитай, годов десять с лишком, — старик помолчал. — Вот и Марью Федотовну свою уж месяц как схоронил, самому пора собираться, — он тяжело присел на диван.
Вячеславу стало жалко его. Остаться одному на старости лет не легко, в квартире чувствовалось запустение.
— На лесосплаве Константин работал, на Оби, там и утонул, справиться можете, — он отвернулся, показывая, что разговор окончен.
Уже у порога, глядя на уныло опущенные плечи Семкина, Вершинин сказал:
— Ты бы, дедушка, с людьми жил, квартирантов пустил, что ли, смерть-то неизвестно когда придет, а от одиночества свихнуться можно.
— А кто же тебе сказал, будто я один собираюсь жить? На Марьи Федотовны сорок дней Валюша приедет с внучатами и зятем, квартиру разменяю и уеду к ним в Сибирь. Я еще им пригожусь.
Вячеславу показалось, что он ослышался.
— Какая Валюша? У вас ведь одна дочь была.
— Она и есть, Валя. Жена Константина. После его смерти второй раз замуж вышла. Сейчас троих детей имеет.
— Постойте, но ведь десять лет назад она была убита. Вы сами ее тогда опознали, похоронили потом.
— Вот ты о чем, сынок. Я уж думать забыл про то, а у вас, оказывается, ничего не знают.
Старик запыхал затухавшей козьей ножкой.
— Ошибся я тогда. Слезы застили глаза, да и платье вроде ее. Сослуживцы тоже вот узнали. Так и оплакали мы тогда чужую дочку, как свою, а оно-то, глянь, все по-другому обернулось.
Вячеслав слушал не шевелясь. Слова Семкина походили на фантастику. Ведь только вчера своими глазами фотографию покойной видел, у могилы стоял.
— Месяцев через семь-восемь после похорон, — продолжал Иван Платонович, — постучался поздно вечером к нам мужчина, здоровый такой, как медведь. Протягивает какой-то сверток. Почитайте, только сказал, письмо вам есть. Сначала мы боялись трогать, вдруг не нам, потом открыли. Шаль там была, носки шерстяные, детские вещи и письмо. Да цело оно у меня — сам почитай.
Старик снял со старого сундука плюшевую тряпку, открыл его и, покопавшись, достал со дна пачку писем. Нацепив на уши самодельные петли очков, он вытащил из папки сложенный в несколько раз лист бумаги. Им оказалось письмо Валентины Горбачевой.