Еще фраер тот из Москвы в деревне появился. Хорошо его тогда прикупили. Строил из себя телка: «Федя, Федя». Когда его с посылочкой разыграли, он и подался прямиком к Шустову. Натянули нос легавому классно!
…Беда с трудом заставил себя вернуться в настоящее. Что-то надо делать. Раз сейчас они вспомнили о том убийстве, значит, разнюхали что-нибудь серьезное, и неизвестно, дадут ли ему возможность выйти из колонии.
Злоба опять замутила душу. Все летело к черту после стольких лет отсидки. Вышку, правда, не дадут, все сроки давности истекли, но еще лет пятнадцать припаяют…
Он чуть не завыл от отчаяния: неужели не дадут выйти, неужели все сначала?! Ему стало страшно, так страшно, как никогда еще не было.
Беда прислушался. Все в бараке крепко спали. За дверью светилась лампа дежурного. Он неслышно соскочил вниз. Интеллигент спал, задрав вверх острый подбородок. Толстые его пальцы с грязными ногтями беспокойно теребили край одеяла. Беда встряхнул спавшего за плечи. Тот дернулся, как кукла, но не проснулся. Пришлось тряхнуть посильней.
— Что такое? А? — вскочил Интеллигент и отшатнулся, увидев перед собой узкое, страшное лицо Беды.
— Молчи! — Беда угрожающе замахнулся. — Тихо. Слушай меня внимательно. Когда, ты говоришь, у тебя срок кончается?
— Через три дня.
— Как выйдешь, поедешь сначала ко мне, отвезешь матери письмо. Адрес скажу. Только ей в руки и — чтобы ни одна душа! Понял?
— Федя, милок, да куда же мне такой крюк делать? Посчитай — лишних тысячу километров отмахать надо. Ты ведь сам скоро выйдешь, все мамаше на словах и передашь, а меня уж пусти, — захныкал Интеллигент.
— Поедешь, куда сказал, — Беда словно клещами вцепился ему в плечо. — И смотри: обманешь — под землей найду тебя. Понял?
Интеллигент сник от боли.
— Понял, Федя, понял, сделаю, как велел, — пообещал он дрожащим голосом.
Беда забрался на нары. Сдвинув в сторону матрац, он пристроил на металлическом уголке обрывок бумаги и, мусоля огрызок химического карандаша, стал сочинять свое послание. Окончив, он свернул записку в маленькую трубочку, спрятал ее в потайное отверстие в матраце. До самого подъема он пролежал с открытыми глазами.
«Секретно.
Гор. Н-ск.
Заместителю прокурора области Титкову.
В связи с Вашим заданием поступившее письмо было немедленно передано адресату. Получив его, он стал проявлять крайнюю нервозность. На второй после получения письма день он вошел в контакт с Игонькиным Прокопием Матвеевичем по кличке «Интеллигент», срок отбытия наказания у которого оканчивается через три дня. В одежде Игонькина нами обнаружена тщательно спрятанная записка следующего содержания: «Поезжай в город, Полевая, 16, найди Фильку, скажи, пусть предупредит кого надо про Лидиных родственников». Записка скопирована и положена на прежнее место. Подозрений со стороны, заинтересованных лиц не вызвано. В положенный срок Игонькин освобожден и покинул территорию колонии.
19. Ошибка Фильки Черного
Голову с трудом удалось оторвать от подушки. Нудно тянуло в затылке, волнами подкатывала тошнота, знобило. С гримасой отвращения посматривал на него красным глазом выколотый на запястье орел.
«Здорово нарезались вчера у Верки», — шевельнулись вялые воспоминания.
Растопыренной пятерней Филька расчесал слипшиеся волосы.
«Жаль, капустного сочку нет, — тяжело вздохнул он, — хорошо на опохмелку». С трудом сел на кровати.
— Мамань, маманя, — позвал охрипшим голосом.
— Ну, что тебе? — на пороге появилась сгорбленная женщина, принесшая с собой резкий запах керосина.
— Мамань, сил нет, башка трескается, — умильно заглянул ей в глаза Филька. — Сбегай за чекушкой в последний раз, ей-ей, в последний!
— Когда же работать начнешь, Филя? Водку свою когда бросишь? Опять ведь в тюрьму угодишь, — запричитала мать. — Сколько ж тебе говорить можно, непутевому?
— Гад я, маманя, последний гад, — болезненно сморщившись, Филька ударил себя в грудь кулаком. — Но скоро все, завязываю. На работу пойду, женюсь. А сейчас сходи, принеси, а? — Он протянул ей засаленную трешницу. — В последний раз, говорю.
Старуха безнадежно махнула рукой и принялась натягивать валенки с калошами, бормоча что-то под нос.