Филька опять плюхнулся на кровать. В голове у него вертелась непонятная чепуха, среди которой притаилось что-то важное, чего он никак не мог вспомнить. Помнил наверняка лишь, что какая-то пакость.
«Ах да! — с трудом выплыло из глубин проспиртованного мозга. — Бабка проклятая вместе со своим Бедой. «Помоги, сыночек, не дай Федьке пропасть», — мысленно передразнил он ее. — Тьфу! Во мне, что ль, дело? Я тут шестерка. К Плотнику надо ехать, попробуй не поехать, скрыть. А ну как важно? Федька выйдет, сразу расскажет тому. Мне-то каково Плотнику лишний раз на глаза лезть, ведь заказывал — ждать вызова. Какой-то там Лидки родственнички объявились. Зачем они Плотнику? Нет, не поеду, не попру на рожон», — решил он твердо.
Внезапно его осенило. Он даже вскочил с кровати.
«Лидка, Лидочка, Лидуха. Неужто она? Та самая! Мамане еще нравилась очень, да и, правду сказать, не только мамане. Пропала она тогда неожиданно, как в воду канула. И уж не без помощи Плотника, конечно. Почему сейчас она опять всплыла? Дело не пустяшное. Плотник по головке не погладит, если отмахнусь от Федькиной ксивы[2]. — Филька часто задышал, пытаясь остановить подступавшую тошноту. — С фраером тем еще по пьянке связался, — тоскливо подумал он. — Из-за какой-то девчонки в драку полез. С финяком выхвалился. Хорошо, хоть не нашли, а то припаяли бы год за ношение. Ведь так и ищут легаши, к чему прицепиться. А может, пасут уже, черт их знает».
Черный вскочил и сквозь щель в занавесках стал внимательно осматривать улицу, но подозрительного ничего не заметил. Улица казалась вымершей… Страх отошел, притаился.
В сенях застучало.
— Ты, мать? — насторожился Филька.
Старушка с трудом перелезла через высокий порог и поставила на стол четвертинку водки, полбуханки ситного и два малосольных огурца.
— Золотая ты моя! — обрадовался Филька и стал целовать ее в лоб, щеки, нос.
Старушка вырывалась, отворачивала лицо, но все же сдалась под таким бурным натиском. Смеясь, она только успевала вытирать рукавом Филькины слюни.
— Ну и дух от тебя, Филя, хоть зубы пошел бы почистил, там в сенцах пачка мятного недели две лежит.
— Все будет, маманя, все. Стричься, бриться, умываться будем, зубы чистить три раза в день будем, участковый меня как чудо природы станет демонстрировать нашим старым хрычам из домоуправления. Общественникам дорогим, — энергично суетился Филька.
Граненый стакан вмиг был наполнен до краев. Филька осушил его одним махом, а потом минут десять сидел не двигаясь. Дожидался, пока приятное тепло разольется по телу, вытолкнет остатки вчерашнего похмелья. Затем разрезал малосольный огурец и стал шумно высасывать из него сок. Высосал, пожевал мелкие семена. Отщипнул хлебного мякиша.
— Теперь и работу можно идти искать, — подтянул он длинные, синего сатина трусы.
— Куда ж ты теперь пойдешь, от тебя сивухой за версту разит, кому ты нужен такой?
— Твоя правда, мать, негоже мне перед всяким в грязь лицом ударять. Отдохну маленько, а потом уж и устраиваться пойду.
Филька свернулся калачиком на кровати и в тот же момент захрапел. Старушка вытерла слезы, убрала со стола остатки еды и вышла из комнаты. Уже с порога она вернулась и заботливо укрыла сына серым солдатским одеялом.
Проснулся Филька далеко за полдень. Матери дома не было. Ополоснул лицо прямо из питьевого ведра — умывальник давно сломался. Снова внимательно осмотрел улицу. Несколько прохожих появилось, но каждый из них спешил по своим делам, не бросив даже мимолетного взгляда в сторону его дома.
«Все же прямо на улицу выходить не буду, — решил Филька, — лучше задами выскочу. Береженого бог бережет».
Спугнув стаю упитанных ворон, копошившихся в куче отбросов, на соседнюю улицу вышел проходом, известным лишь немногим. Отсюда было рукой подать до вокзала, но Филька туда сразу не пошел. Потолкался на небольшом рынке. Насыпал в карман два стакана семечек, поотирался среди народа. Ходил кругами, авось два раза на одного человека удастся нарваться. Однако опасения были напрасными, судя по всему, за ним не следили. Только тогда, уже не оглядываясь, пошел на вокзал. На втором пути стояла электричка. До ее отхода оставалось минут тридцать. Филька купил билет до конечной станции и с независимым видом прошел в вагон. Он знал, что вот-вот должен подойти пассажирский поезд. Тот пришел без опоздания. Объявили стоянку — двенадцать минут. Все это время Филька сидел в вагоне, устроившись у окошка. От пассажирского отходили редкие провожающие. Тщательно размяв папиросу, Филька вышел в тамбур. Поезд медленно тронулся. Молниеносным движением открыв противоположную дверь, Филька выпрыгнул из электрички. В пассажирский вскочил уже на ходу, бесцеремонно оттолкнув плечом смуглого усатого проводника.