Напротив него сидела девушка в черных, туго обтягивающих полные икры чулках. Неодобрительно причмокнув нижней губой, он скользнул взглядом по ее ногам. Она покраснела и прикрыла колени книгой.
Плотник незаметно огляделся. В одном углу играла в карты компания железнодорожников. Над спинками сидений торчали головы редких пассажиров.
«Вот тебе и Лидка, родства не помнящая, — вспомнил он, зажимая между ног чемоданчик. — Выгнала с насиженного места. И чего ей не жилось? Подумаешь, фезеушница какая-то грошовая. Все ей сделал: квартиру снял, деньжатами не обидел, а дел-то всего от нее — два-три раза в месяц съездить, куда пошлют, да и отвезти, что дадут. Так нет, месяца два пожила, а потом выпендриваться стала: я так не могу, тут что-то нечестно. Подумаешь, цаца. Сама и виновата. А Беда зря паникует, тут чисто, да и время покрыло все. Ну ничего, припомню ему еще».
Тусклый свет успокаивал, укачивало. Мимо с грохотом промчался встречный.
— Трофимыч, милый! Какими судьбами? Сколько лет, сколько зим! — неожиданно послышался чей-то смутно знакомый голос.
Старик, словно нехотя, разлепил веки. Вплотную к нему стоял с распростертыми объятиями… Шустов. Плотник сразу узнал бывшего окуневского участкового, но вида не подал. Его рука, прежде спокойно лежавшая на сиденье, как бы невзначай переместилась на колено.
— Да что ты, милый? Неужто не узнаешь? — разочарованно протянул Шустов, усаживаясь рядом. — Федор я, Шустов. Вспомни.
Он, как бы в знак приветствия, схватил узловатую кисть Трофимыча. На противоположном сиденье рядом с девушкой уселись двое молодых парней и с любопытством стали наблюдать за встречей старых знакомых.
— Не признает, а? — сокрушенно вздохнул Шустов, по-прежнему не отпуская руки старика. — Земляка не узнает, — продолжал он с обидой, обращаясь за сочувствием к сидевшим напротив.
Молодые люди понятливо покачали головами, мол, чего в жизни не бывает, и продолжали внимательно наблюдать за происходившим.
Девушка поднялась, уловив необычность ситуации. Она сняла с крючка свою сумочку и перешла в другой конец вагона.
Оставшиеся молчали. Быстрым движением Шустов вытащил из бокового кармана пальто Трофимыча никелированный браунинг и спрятал в карман.
— Повезло тебе, Федька, ох как повезло, по Филькиной глупости — вечная ему память! — повезло, — раздумчиво, как бы разговаривая сам с собой, произнес Плотник. — Кто ты, Федька, супротив меня? Так, птичка-порхушка. Бабочек тебе ловить, а не меня.
— Как когда, — развел руками Шустов и добавил, посмотрев в окно: — Пора! Сходить нам, Трофимыч. Молодые люди чемоданчик помогут донести.
Электричка вырвалась к ярко освещенному перрону. Почти вплотную к вагонам стояла милицейская машина.
20. Иван Трофимович Усачев, он же Плотник, он же…
— Особенно обольщаться не советую, — сказал Сухарников, расхаживая по кабинету за спиной Вершинина и Шустова, — хотя задержание Плотника, несомненно, большая удача.
Он уселся за широкий письменный стол и взглянул поверх очков на мелкоисписанный листок бумаги.
— Взять хотя бы изъятое при обыске: драгоценности, деньги. Сумма солидная — семьдесят семь тысяч рублей, с хвостиком. А дальше? — Его пальцы отстучали дробь по листку. — Что дальше? Ценности мы изъяли. Они были для него всем. Властью. Силой. Обеспеченной старостью. Ведь их хватит, чтобы обеспечить безбедное существование десяти таких стариков, как Усачев. Сейчас он в шоке. Все пропало. И терять теперь ему нечего. Вот почему, думается мне, он будет молчать. Да и не простой это уголовник, а матерый, с большим стажем. Перед нами сейчас стоит сложнейшая задача — установить происхождение изъятых ценностей и ту личность, которая скрывается под фамилией Усачев. Иначе мы так называемому Усачеву ничего стоящего не предъявим.
— Почему ничего? — вмешался Вершинин. — А покушение на Чернова? Врачи обещают спасти ему жизнь.
— Пожалуй. Но ведь убийство убийству рознь. Кто такой Чернов, давно известно: пьяница, махровый уголовник. Скажет Усачев — поссорились, хотел меня убить, едва нож удалось вырвать, а потом случайно… Вот вам и смягчающие обстоятельства. Свидетелей-то, кроме них двоих, нет. Ну и, наконец, главное, — добавил Сухарников, помолчав. — Кто убит на Прорве, так и не установлено. Корочкин толком о ней ничего не знает. Плотник не скажет. А Беда?.. — он развел руками. — Беда далеко, да и надежды я на него возлагаю небольшие.
— Что же вы предлагаете? — спросил Шустов, не улавливая, куда клонит Сухарников.