— Он у начальника, — сказал сосед Вареникова по кабинету, едва завидев Вячеслава. — Сейчас придет.
— Кто? — оторопел от неожиданности Вершинин.
— Вы ведь, по-видимому, капитана Вареникова ищете? Он час назад приехал.
Вареников появился минут через пять. За время отсутствия он посерел, резко обозначились под глазами морщины, усталость чувствовалась даже в вялом рукопожатии.
«Неужели пустая поездка?» — подумал Вячеслав, пристально всматриваясь в лицо капитана. Тот едва заметно подмигнул. Глаза его заблестели.
— Удалось узнать что-нибудь интересное? — чуть ли не шепотом спросил Вершинин, боясь спугнуть внезапно возникшую надежду.
— Есть, кое-что есть, — кивнул капитан. — Два дня мы с Сафроновым, спасибо ему, плотно посидели и с картотеками, и на местах побывать пришлось. Вот что удалось установить. Многие ценные вещи из чемоданчика Плотника значатся в розыске как в Москве, так и в некоторых близлежащих областях. Характерно, например, что золотой кулон с бриллиантами, стоимостью три с половиной тысячи рублей, был похищен в Москве из квартиры доктора искусствоведения около года назад. Таким образом, Плотник и в последнее время не просто сидел на своих ценностях. Эти эпизоды пока отрабатываются москвичами. Теперь о личности самого Плотника, то бишь Ивана Трофимовича Усачева. У нас он появился в сорок девятом с женой. Осел в Окуневе. Документы были в полном порядке. Повторяю, документы безукоризненные, даже на орден Трудового Красного Знамени. В Окуневе жену похоронил, годок в холостяках походил, а потом собрался переезжать. Его в колхозе и в сельсовете остаться уговаривали. Жаль стало — работник хороший. Отказался. К нему вообще окуневское начальство благоволило: ведь на все руки мастер, поэтому и закрывали глаза на частые отлучки в город. Вещицы он из дерева и кости занятные выделывал, животных разных, ну и сбывал их якобы в городе, то есть имел хороший повод для передвижения, позволявший ему поддерживать связь со своими помощниками. Ни у кого подозрения он не вызывал. Затем необходимость сидеть в Окуневе у него отпала — группы Беды и Черного развалились, оба они отбывали наказание. Вот и перебрался Усачев поближе к столице, купил дом в поселке, по-видимому, подыскал новые контакты. В общем, без дела он не сидел.
— Но почему же так? — недоуменно спросил Вершинин. — Инвалид труда, орденоносец, судьба тяжелая и…
— Скорее всего он такой же инвалид труда и орденоносец, как я исполнитель главных партий в Большом театре. Его пальчики мы проверили по картотеке. Представь — совершенно безрезультатно. Ловко он упрятал свое прошлое. Ни одного письма, ни одного документа, который хоть мало-мальски пролил бы свет, а ведь мы обшарили везде… и в прежнем его окуневском доме, и в теперешнем. Видимо, есть что-то очень серьезное, которое Плотник обрубил полностью. Нам предстоит большая работа — придется возвращаться еще к довоенному времени, — Вареников замолчал.
— Теперь первоочередная задача — установить, каким образом к нему попали документы Усачева, — заметил Вершинин. — Думаю, не просто нашел.
— Ну и, наконец, последнее, — устало поднялся Вареников. — Я привез несколько заявлений о без вести пропавших. Их отыскал Сафронов. Посмотрите, Вячеслав Владимирович, там есть кое-что любопытное. В частности, заявление выпускников Сажневского детского дома. У них существовала договоренность, что через десять лет после выпуска в установленный день они при любых обстоятельствах должны собраться в детском доме. Три года назад все собрались, а одна из них — Измайлова Лидия Филипповна — не появилась. Потом они справки несколько месяцев наводили — безуспешно.
Он передал Вершинину несколько бумаг.
21. Детский дом в Сажневе
Извилистая лесная дорога с чувствительным подъемом резко оборвалась. Вершинин оказался на огромной поляне, венчающей плоский холм. Этот, а также другой холм, отделенный небольшой балкой, со всех сторон обступал лиственный лес. Клен, береза, осина росли вперемежку. На поляне, словно вышедшие на совет из толпы многочисленных низкорослых собратьев, стояло десятка полтора широченных, в два-три обхвата лип с кронами, напоминавшими облака. Все вокруг желтело, алело, бурело. Противоположная сторона поляны уходила круто вниз, превращаясь в зыбкий берег заросшего ряской озера. Оттуда раздавались надрывные крики сойки.
Метрах в двухстах впереди виднелось трехэтажное ослепительно белое здание с шестью колоннами у центрального входа.