Как только поезд останавливался, и пассажиры выскакивали из вагонов, они сразу попадали в «объятия» галдящей на разных языках, толпы. Некоторые торговки бегали от вагона к вагону и предлагали выглядывающим из окон вагона пассажирам свой товар. Было шумно и жарко и это было лето то ли 1947, то ли 1948 года.
Глава вторая
Мы часто переезжали из одной республики в другую, с юга на север и с запада на восток. Мы колесили по всему Советскому Союзу, не задерживаясь на одном месте больше года. Такая работа была у отца.
Я очень любил его и восхищался. Одетый в военную форму - зелёная гимнастёрка или китель, застёгнутый на все пуговицы; тёмно-синие галифе и хромовые сапоги со скрипом - перетянутый портупеей, кареглазый и стройный, он выглядел очень мужественно. Я не в него. Я в маму и её родню. У меня мамины серо-голубые глаза, тёмно-русые волосы на голове и ходить так, как ходит отец - печатая шаг - я не умею. Он иногда делал мне замечание по поводу моей походки и вообще - всего моего вида. Он говорил: "При ходьбе не шаркай ногами, ты же не девяностолетний дед и никогда, слышишь сынок, никогда не держи руки в карманах. Во-первых, это некрасиво, а во-вторых, ты же не урка какой-нибудь из подворотни, нож или кастет в кармане ведь не прячешь!"
* * *
В принципе, у нас всегда было чемоданное настроение. Сейчас мы ехали в Текели. Мы с братом лежали на верхних полках вагона, и рассматривали наплывающий навстречу поезду пейзаж. Степи, степи. Изредка, то тут, то там, неожиданно закручивался вихрь, неся тучу пыли, перекати-поле и всё, что попадалось ему на пути. Иногда он пересекал путь поезду и, остановившись на мгновение на рельсах, как бы ожидая его, вдруг срывался и как ретивый жеребёнок уносился вскачь. Часто мы видели верблюдов и осликов. Верблюды такие важные, надменные, прямо футы-нуты! Задерут голову и вышагивают и вышагивают! Тоже мне, генералы степей!
Особенно любопытно было смотреть, как маленького росточка ослик с тоненькими ножками-спичками вёз на себе огромную копну сена, или верхом на нём ехал громоздкий человек в цветастом толстом халате и шапке-малахае, опушённой рыжим мехом степной лисицы. Знающие люди, ехавшие в соседнем отделении, нам говорили, что от солнечного удара здорово помогает. Смотря на такую пару - ослика и наездника, мы с братом всё удивлялись, как у ослика ножки не переломятся?
А однажды, на каком-то невзрачном полустанке из двух глинобитных домиков, мальчишка, сидя верхом на верблюде, решил устроить гонки с паровозом. Нуу, куда ему было тягаться с железным конём, гремящим железом и изрыгающим клубы дыма и пара. Проиграв соревнование он, я видел через вагонное окно, радостно засмеялся и умчался в жаркую даль степи, где как волшебное марево, шевелился воздух.
Под стук колёс мы засыпали, под стук колёс мы вставали на следующий день. Так проходил день за днём.
Долго мы ехали, я уж совсем измаялся, думал поезд никогда не приедет на нужную нам станцию. И вот, наконец-то, когда моё терпение готово было совсем лопнуть-разорваться, настал долгожданный день. Наш поезд, замедляя ход и подавая гудки, подошёл к какой-то станции. Я в своей великой радости подумал, что наша утомительная поездка закончилась, но папа сказал, что здесь у нас только пересадка на другой поезд.
* * *
Я не очень хорошо запомнил само здание вокзала. Запомнилось только - одноэтажное белое здание с небольшими окнами; выступающий на перрон выходной тамбур и надпись на фронтоне - «АРЫСЬ».
Поезд, на котором нам нужно было ехать дальше, уходил ближе к вечеру, а сейчас перронные часы показывали два часа и сорок семь минут местного времени.
Отец с мамой разместили нас - меня с братом, бабушку и все наши вещи в углу, между выходным тамбуром и стеной здания вокзала. Они решили, что на перроне будет прохладней чем внутри, а нам с братом только того и надо было.
Ну, что можно увидеть внутри вокзала, подумал я, надеюсь и брат тоже - расписание движения поездов да чахлый фикус в углу? Зато на пе-рро-не... Есть где глазу разгуляться.