Мать его умерла давно, и все хозяйство дома вела его няня, подвижная старушка Марта. И если профессор Шольп царил в своей лаборатории и мастерских, то она, со своими громыхающими ключами и ослепительно белыми, накрахмаленными, твердыми, как жесть, наколками царила во всем остальном доме.
Не будь Марты, единственной женщины в доме, все пошло бы своим естественным порядком, — к бестолочи и запустению. Ходили бы оборванные, удивлялись бы кражам (если бы только их замечали), забывали бы есть.
* * *
Прошла неделя. Вернувшись в первом часу ночи из города, Макс лежал, не раздеваясь, на кровати и обдумывал все то, что произошло за последние дни.
События шли, все ускоряясь в своем беге, с неумолимой и, как казалось Максу, жуткой последовательностью.
Отец почти не ложился спать. Все ночи проводил он в лаборатории, и, по щели между рамой окна и тяжелыми, плотными шторами, можно было судить, что он то зажигает, то почему-то тушит свет. Временами, заглушенные дверьми, слышны были звуки его дикой, свидетельствовавшей о полном отсутствии музыкального слуха, песни.
В мастерских все буквально сбились с ног. Шольп торопил рабочих, суетясь у машин, и раз чуть было не попал рукой в приводной ремень фрезерного станка.
Андерсон не отпускал его ни на шаг, одним своим неизменно добродушным и безмятежным видом успокаивая его, принимал вместе с ним отдельные готовые части от рабочих и отсылал их в сборочную. Там, в одном жилете, со зловонной сигарой в зубах, Мюлов с двумя монтерами, не теряя своего методического, солидного вида, собирал по чертежам Шольпа аппарат, назначение которого еще не понимал никто.
Потом Андерсон был послан отцом в город, пропадал там два дня, а на третий день на лужайку около дома мягко снизился моноплан с веретенообразным, окрашенным в голубой цвет корпусом и такими же почему-то голубыми крыльями. Из него вылезли Андерсон и пилот. Аэроплан вкатили в расположенный рядом с мастерскими сарай, и пилот сейчас же уехал в Лондон.
На следующий день около аэроплана стал возиться Андерсон с тремя рабочими, — из сарая доносился шипящий звук сверл и звонкие удары по металлу.
…А сегодня случилось нечто, до такой степени нелепое, что и сейчас, лежа на кровати, Макс, при воспоминании об этом, чувствовал, как к сердцу подползало что-то и сжимало его невидимым, неожиданным и грубым прикосновением.
Днем из кабинета отца раздались отчаянные крики, — кричал он, кричал так, как может кричать человек только в состоянии доходящего до исступления раздражения, — и вдруг дверь кабинета с треском распахнулась. Из нее, с выражением ужаса на своем рысьем лице, как пуля, вылетел Бакич, а за ним Мюлов. Всегда корректного, уравновешенного немца узнать было нельзя: со сбившимся галстуком и одетым в один рукав пиджаком, он, бледный и взволнованный, с косящими больше обыкновенного глазами, прибежал, вместе с Бакичем, через холл в сад. За ними выбежал отец с каким-то металлическим стержнем в руках. Красный, неистово кричащий, растрепанный, с дергающимися движениями рук и ног. Когда Бакич и Мюлов пробежали сад и скрылись на повороте шоссе, из мастерской, наперерез отцу, мелкой рысцой, отдуваясь и тяжело неся свое шестипудовое тело, бросился Андерсон и мягким и вместе с тем сильным движением обхватил его.
— Одну минуточку, мистер Шольп, одну минуточку! — с убеждающим шепотом наклонился он над ним.
— К черту, Андерсон! — вскрикнул тот, стараясь вырваться, но сильные руки мастера держали его крепко и нежно; так держит мать разбушевавшегося ребенка, оберегая его от ушибов. — К черту, Андерсон, — повторил он через несколько секунд, но уже робким, смирившимся тоном. — О, мерзавец, мерзавец! — с тоской закончил он и вдруг, прижавшись к широкой груди Андерсона головой, заплакал.
Андерсон, все так же обнимая, повел его обратно к дому.
Макс хотел было подойти к ним, но Андерсон отрицательно покачал головой.
Вечером же, после работ, мастер пришел к нему в его комнату.
— Мистер Шольп, — начал Андерсон, осторожно опускаясь в подставленное ему Максом кресло, — сегодня рассчитал рабочих и, как вы сами видели, выгнал мастера Мюлова и Бакича. Я — человек необразованный, учился на медные деньги и боюсь давать какие бы то ни было советы. Давайте, подумаем вместе…