— Я знаю, что вы устали, — сказал я. — Я вас долго не задержу.
— Нет, что вы, — от всей души запротестовал он. — Я сделаю все, что от меня зависит. Я хотел сказать, в данное время…
Вошла жена Уайтинга, неся две чашки с кофе. Она гневно взглянула в мою сторону. Кофе оказался жидковат.
— Мои вопросы, — заговорил я, — касаются состояния девушки, когда она только поступила в больницу. Вы в тот момент были в приемном отделении?
— Нет. Я пытался уснуть. Меня вызвали потом.
— Во сколько это было?
— Почти около четырех.
— Расскажите, как это происходило.
— Я лег спать, не раздеваясь, в той маленькой комнатке рядом с амбулаторией. Я еще не успел толком уснуть, когда меня вызвали; перед этим я только-только поставил очередную капельницу одной даме, которая постоянно их выдергивает. Она утверждает, что она тут ни при чем, но я-то знаю, что она делает это нарочно. — Он тяжело вздохнул. — Короче, когда меня вызвали, я чувствовал себя чертовски усталым. Я встал и сунул голову под кран с холодной водой, а затем вытер волосы полотенцем. Когда я пришел в палату, девушку уже вносили на носилках.
— Она была в сознании?
— Да, но дезориентирована. Она была очень бледной от большой потери крови. У нее был жар, и она бредила. Точно измерить температуру не удалось, потому что она постоянно стискивала зубы, так что мы прикинули, что это где-то около сорока, и взяли кровь для пробы на совместимость.
— Что еще было сделано?
— Сестры укрыли ее одеялом и подложили под ноги шоковые колодки.[18] Затем я осмотрел ее. Это было маточное кровотечение, и мы диагностировали его как выкидыш.
— Относительно кровотечения, — сказал я. — Вы не заметили каких-нибудь выделений, сопровождавших его?
Он покачал головой.
— Только кровь.
— Без ткани? И никаких признаков плаценты?
— Нет. Но кровотечение продолжалось долгое время. Ее одежда… — он обвел комнату взглядом, вновь восстанавливая в памяти картину произошедшего. — Вся ее одежда была очень тяжелой от крови. Сестрам никак не удавалось раздеть ее.
— За все то время, что вы находились при ней, не говорила ли она что-нибудь более или менее вразумительное?
— Ничего такого. Время от времени она начинала что-то бормотать. О каком-то старике, кажется. О ее старике или еще о ком. Но ничего нельзя было разобрать, и никто вобщем-то на это не обращал внимания.
— А больше она ничего не говорила?
Уайтинг отрицательно покачал головой.
— Только когда на ней начали разрезать одежду. Она пыталась натянуть ее обратно на себя. Один раз она сказала: «Вы права не имеете». И потом она еще спросила: «Где я?» Но это был бред. Она практически была уже во вневменяемом состоянии.
— И как вы поступили с кровотечением?
— Я попытался локализовать его. Это было очень трудно, необходимо было действовать быстро. И мы никак не могли добиться того, чтобы свет падал под нужным углом. В конце концов я решил вставить тампон из марлевых салфеток и направить все усилия на то, чтобы восполнить объем потерянной крови.
— А где в это время находилась миссиз Рэндалл?
— Она ждала у двери. С ней было все в порядке, пока ей не сообщили, что случилось. Тут уж такое началось!..
— А карта Карен? Она когда-нибудь прежде бывала в этой больнице?
— Я не видел ее карты, — сказал он, — пока… до недавнего времени. Их должны были принести из архива. Но прежде она бывала там. Мазки каждый год, начиная с пятнадцати лет. Обычные анализы крови дважды в год. Как вы можете догадываться, за состоянием ее здоровья следили очень хорошо.
— А были ли там еще какие-нибудь отклонения? Кроме аллергии, разумеется.
Он грустно усмехнулся в ответ.
— А разве уже одного этого не достаточно?
В какое-то мимолетное мгновение я ощутил вспышку яростного раздражения по отношению к нему. Он просто-таки упивался жалостью к самому себе, и это помимо того, что он был сильно напуган. Но я хотел все-таки посоветовать ему смириться с мыслью, что у него на глазах будут умирать люди, много людей. И будет лучше, если он привыкнет к мысли о том, что и он сам может допустить ошибку, потому что от ошибок не застрахован никто. Одни ошибки легко заметить сразу, иные нет, но это уже частности, сама суть от этого не меняется. Еще я хотел сказать ему, что в том случае, если бы он заранее спросил у миссиз Рэндалл о повышенной чувствительности Карен к лекарствам, и та ответила бы ему, что никаких проблем не будет, то к нему, Уайтингу не было бы никаких претензий. Спасти девушку, конечно, все равно не удалось бы, но вот только в ее смерти никто не стал бы обвинять Уайтинга. Его ошибка состояла не в том, что он косвенно способствовал смерти Карен Рэндалл; она была в том, что прежде он не спросил разрешения.
Я собирался высказать ему все это, но не стал.
— А не было ли в ее карте упоминания о каких-либо психических отклонениях? — задал я свой новый вопрос.
— Нет.
— Совсем ничего необычного?
— Нет, вроде. — Он помрачнел. — Постойте-ка. Там было кое-что, показавшееся мне странным. Примерно с полгода назад был сделан полный комплект снимков черепа.
— Вы смотрели снимки?
— Нет. Я только прочитал заключение рентгенолога.
— И что же?
— Все в норме. Без патологии.
— А для чего делались снимки?
— Там не было указано.
— Может быть с ней произошел какой-нибудь несчастный случай? Например, падение или автомобильная авария?
— Мне ни о чем таком не известно.
— Кем было выписано направление на рентген?
— Кажется, доктором Рэндаллом. Да, точно, Питером Рэндаллом. Она лечилась у него.
— А вы, значит, не знаете, для чего понадобилось делать рентген?
— Нет.
— Но ведь должна же быть какая-то причина.
— Да, — согласился Уайтинг, но, судя по всему, его самого это не слишком интересовало. Он уныло разглядывал свой кофе, а затем отпил небольшой глоток. Наконец он снова заговорил: — Я очень надеюсь, что того, кто сделал ей аборт арестуют и припрут к стенке. И каким бы суровым ни оказалось наказание, для него этого будет не достаточно, он заслуживает худшего.
Я встал. Парень пережил сильное потрясение, еще совсем немного, и он расплачется. Для него насущней других была мысль о том, что все труды, и помыслы о многообещающей карьере в медицине пали прахом из-за того, что его ошибка стоила жизни дочери известного врача. Обозлясь на весь белый свет, отчаявшись исправить что-либо и проникшись всей душой жалостью к самому себе, он теперь тоже занялся поисками козла отпущения, на которого можно было бы свалить всю вину за случившееся. Уайтинг нуждался в нем больше, чем кто бы то ни было.
— Вы собираетесь обосноваться в Бостоне? — спросил я напрощание.
— Собирался, — ответил он, криво усмехнувшись.
Покинув дом Уайтинга, я снова позвонил Льюису Карру. Теперь мне уже как никогда нужно было заполучить карту Карен Рэндалл. Я должен был выяснить, что это были за снимки.
— Лью, — сказал я, — я снова хочу просить тебя о помощи.
— Вот как? — Судя по тому, как он сказал это, подобная перспектива его вовсе не воодушевляла.
— Да. Мне нужна ее карта. Это очень важно.
— А мне казалось, что мы уже все обсудили при встрече.
— Да, но тут всплыли кое-какие новые потробности. Просто час от часу не легче. Зачем нужно было делать рентген…
— Сожалею, — перебил меня Карр. — Здесь я ничем не могу быть тебе полезен.
— Послушай, Лью, даже если ее карта у Рэндалла, не может же он вечно дер…
— Мне очень жаль, Джон. Но я буду занят здесь целый день и еще завтра. У меня просто не будет времени на это.
Он говорил вполне официально, производя впечатление человека, который с особой тщательностью подбирает каждое слово, мысленно проговаривает каждое предложение, прежде, чем произнести его вслух.
18
Шоковыми колодками называются обыкновенные деревянные чурбачки, которые в случаях шока используются для того, чтобы приподнять ноги больного, обеспечивая тем самым приток крови к голове.