— А когда вы видели до этого, до прошлой субботы?
— Точно не знаю. Наверное где-то в последних числах августа.
— Значит, это была долгожданная встреча.
— Да, — сказал он. — Я всегда был очень рад видеть ее. Она была очень живой, очень энергичной, и она умела неплохо подражать другим. Она могла изобразить кого-нибудь из преподавателей или своего друга, и еще она была довольно истерична. Вообще-то именно так ей и удалось заполучить ту машину.
— Машину?
— В субботу вечером, — сказал он. — Мы ужинали вместе. Карен, я, Эв и дядя Питер.
— Эв?
— Моя мачеха, — сказал он. — Мы все зовем ее Эв.
— Значит, вас тогда было пятеро?
— Нет, мы были вчетвером.
— А что же ваш отец?
— Он был занят в больнице.
Он сказал об этом очень прозаично, и я не стал заострять внимания на этом обстоятельстве.
— В общем, — продолжал Вильям, — Карен на выходные нужна была машина, а Эв ей отказала, сказав, что не хочет, чтобы она исчезала из дома на всю ночь. Тогда Карен переключила свое внимание на дядю Питера, уговорить которого намного легче, и стала просить одолжить ей на выходные машину. Сначала он никак не хотел согласиться, но потом она пригрозила, что станет изображать и его, и тогда он немедленно отдал ей ключи.
— А как же Питер потом добирался обратно?
— Я подвез его до дома в тот вечер, когда сам возвращался сюда.
— Значит, в субботу вы провели несколько часов вместе с Карен.
— Да. Примерно с часу дня до девяти или десяти часов вечера.
— А затем вы уехали вместе с дядей?
— Да.
— А Карен?
— Она осталась с Эв.
— Она куда-то собиралась в тот вечер?
— Думаю, что да. Ведь ей для этого и нужна была машина.
— А она не говорила вам, куда она отправится?
— Как будто в Гарвард. У нее там были какие-то друзья.
— Вы виделись с ней в воскресенье?
— Нет. Только в субботу.
— Расскажите мне, — сказал я, — во время вашей встречи… вы не нашли ничего необычного в том, как она выглядела?
Он отрицательно покачал головой.
— Нет. Она была такой же как всегда. Конечно, она слегка поправилась, но я думаю, что когда начинаются занятия в колледже, это происходит со всеми девушками. Летом она очень много занималась спортом: плавала, играла в теннис. Начался учебный год, эти занятия прекратились, и отсюда появились несколько лишних фунтов. — Он задумчиво улыбнулся. — Мы подшучивали над ней из-за этого. Она жаловалась, что там отвратительно кормят, а мы поддразнивали ее, что это тем не менее совсем не мешает ей съедать много того, чего дают и с успехом прибавлять в весе.
— А у нее когда-либо прежде были проблемы с избыточным весом?
— У Карен? Нет. Она всегда была худеньким ребенком, и даже чем-то была похожа на мальчика. А потом она как-то быстро изменилась. Знаете, как это бывает с гусеницей и коконом.
— Значит, за все время она впервые набрала лишний вес?
Он пожал плечами.
— Не знаю. Сказать по правде, я никогда не обращал на это внимания.
— А больше вы ничего не заметили?
— Нет. Больше ничего.
Я окинул взглядом комнату. На письменном столе, рядом с томами «Патологии и Хирургической Анатомии» Робинсона стояла фотография, на которой они были вдвоем. Оба они были загорелыми и жизнерадостными. Он увидел, что я смотрю на фото, и пояснил:
— Это было прошлой весной, на Багамах. Один единственный раз за все время, когда нам наконец всей семьей удалось выбраться куда-то на целую неделю. Незабываемые дни.
Я поднялся со своего кресла, чтобы получше разглядеть фотографию. Это было очень удачное фото. Темный загар замечательным образом сочетался с голубым цветом ее глаз и светлыми волосами.
— Я знаю, что мой следующий вопрос может показаться вам странным, — сказал я, — но все-таки ответьте мне, всегда ли у вашей сестры были темные волосы над верхней губой и на руках?
— Как странно, — тихо проговорил он. — Странно, что вы спрашиваете об этом. Мы в субботу тоже обратили на это внимание, и Питер еще пошутил, что ей лучше отбелить их известкой или натереть воском. Она как будто надулась на нас, но потом тоже начала смеяться.
— Значит, это появилось недавно?
— Наверное, да. Хотя возможно так было всегда, но только я раньше не обращал внимания. А отчего это?
— Я не знаю, — сказал я.
Он встал и тоже подошел к фотографии.
— Вы не думайте, она была не из таких, кто пошел бы на аборт, — снова заговорил Вильям. — Она была замечательной девчонкой, веселой, счастливой, полной энергии. У нее было поистине золотое сердце. Я знаю, что это звучит довольно глупо, но это действительно так. Она была словно счастливым талисманом нашей семьи. Самая младшая. Все обожали ее.
Я позволил себе задать еще один вопрос:
— А где она провела это лето?
Он отрицательно покачал головой.
— Не знаю.
— Не знаете?
— Ну, не совсем. Теоретически, Карен была на Мысе, работая в картинной галлерее Провайнстауна. — Тут он замялся. — Но я не думаю, что она надолго задержалась там. Мне кажется, что большую часть времени она провела на Бикон-Хилл. У Карен там были какие-то придурковатые друзья; у нее вообще, знаете ли, была целая коллекция странных знакомых.
— Знакомых мужчин? Или женщин?
— И тех и других. — Он пожал плечами. — Но точно я не знаю. Она упоминала о них пару раз в разговоре, так, случайные фразы. Когда же я пытался выяснить что-нибудь об этом поподробнее, то она просто смеялась и спешила переменить тему разговора. Она благоразумно обсуждала со мной только то, что ей хотелось.
— И она называла имена?
— Возможно, но я не помню. Иногда при разговоре она могла упоминать имена каких-нибудь совершенно посторонних людей, непринужденно говоря о них, как будто все они были нашими общими знакомыми. И было бестолку напоминать ей о том, что я, например, знать не знаю, кто такие все эти ее Герби, Зю-зю и Элли. — Он усмехнулся. — Я запомнил только, как она потешно она изображала какую-то девчонку, что любила пускать мыльные пузыри.
— Но имен вы припомнить не можете?
Он лишь покачал головой.
— К сожалению.
Я встал, собираясь уходить.
— Ну, ладно, — сказал я, — вы должно быть и так очень устали. Чему вас сейчас учат?
— Хирургия. Мы только что закончили занятия по акушерству и гинекологии.
— Ну и как?
— Нормально, — вежливо сказал он.
Уже направляясь к двери, я спросил:
— А где у вас была практика по акушерству?
— В «Бостонском роддоме», — он задержал на мне взгляд и помрачнел. — Предвосхищаю ваш следующий вопрос: да, я ассистировал при таких операциях. И знаю, как это делается. Но вечером в воскресенье я был на дежурстве в больнице. Всю ночь. Вот так.
— Благодарю вас за уделенное мне время, — сказал я.
— Пожалуйста, — ответил он.
Выходя из общежития, я увидел, что мне навстречу направляется высокий, худощавый, седой человек. Конечно, я сразу же узнал его, хотя нас все еще разделяло весьма почтительное расстояние.
Это определенно был Дж.Д.Рэндалл собственной персоной.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Солнце начало клониться к закату, и теперь небольшой дворик между зданиями оказался залитым его золотисто-желтым светом. Я закурил сигарету и пошел навстречу Рэндаллу. Когда он увидел меня, на лице его изобразилось легкое удивление, и затем он улыбнулся.
— Вы доктор Берри.
Вполне дружелюбно. Он протянул мне руку. Я пожал ее: сухая, чистая, дизинфецированная до двух дюймов выше локтя в течение десяти минут. Рука хирурга.
— Приятно познакомиться, доктор Рэндалл.
Он сказал:
— Вы хотели видеть меня?
Я посерьезнел.
— Моя секретарша, — продолжал он, — сказала, что вы заходили ко мне в приемную. Спрашивали о карте.
— Да-да, — сказал я, — о карте.
Он беззлобно улыбнулся. Он был примерно на полголовы выше меня.
— Я думаю, что будет лучше все-таки внести в это дело некоторую ясность.