— Меня поцеловали, — сказал я, раздеваясь.
— Кто? Салли? — видимо, подобная возможность представлялась ей чем-то очень забавным.
— Нет. Сэм Арчер.
— Этот композитор?
— Он самый.
— А почему?
— Это долгая история, — сказал я.
— А мне вовсе не хочется спать, — возразила она.
Я рассказал все, как было, а затем наконец забрался в постель и поцеловал жену.
— Странно, — сказал я. — До сегодняшнего дня мне никогда не приходилось целоваться с мужчинами.
Джудит обняла меня за шею.
— Ну и как, понравилось?
— Не очень.
— Странно. А вот мне очень нравится, — сказала она, притягивая меня к себе.
— Держу пари, что ты всю жизнь целовалась исключительно с мужчинами.
— Но у некоторых это получается намного лучше, чем у других.
— И кто же этот некоторый, который лучше других?
— Ты лучше других.
— Это что, комплимент?
Джудит лизнула кончик моего носа.
— Нет, — сказала она, — это руководство к действию.
СРЕДА, 12-Е ОКТЯБРЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Примерно один раз в месяц Всевышнему, по-видимому, все же становится жаль нашу «колыбель свободы», и тогда он великодушно разрешает солнцу появиться в небе над Бостоном. Сегодня был как раз такой день: прохладный, светлый и ясный, и воздух был по-осеннему свеж и прозрачен. Я проснулся в хорошем настроении. Меня не оставляло чувство, что сегодня должно будет произойти нечто очень важное.
У меня был плотный завтрак, включавший помимо всего прочего и два яйца, которые я съел, испытывая при этом некоторые угрызения совести за то, что позволяю себе так легкомысленно наслаждаться содержащимся в них холестеролом. После завтрака я отправился к себе в кабинет, собираясь составить план действий на сегодняшний день. Начал я с того, что набросал на листе бумаги список всех тех людей, с кем мне уже удалось встретиться и постарался решить для себя, на кого из них могут реально пасть подозрения. Выходило, что ни на кого.
Когда речь заходит об аборте, то подозрение в содеянном прежде всего падает на саму женщину, потому что во множестве случаев она пытается сделать его сама себе. Вскрытие показало, что операция Карен, скорее всего, проходила под наркозом; следовательно, сама она никак не могла этого сделать.
Ее брат был знаком с техникой выполнения подобной операции, но в то время он был на дежурстве в больнице. Проверить это было не трудно, и возможно, позже я так и сделаю, но в данный момент у меня не было никаких оснований не доверять ему.
Питеру Рэндаллу и Дж.Д.Рэндаллу, если рассуждать теоретически, эта операция была тоже вполне под силу. Но я все же не мог представить себе, чтобы кто-либо из них стал бы заниматься подобными вещами.
В итоге остаются Арт или кто-нибудь из приятелей Карен с Бикон-Хилл, или же еще кто-то, с кем я еще не встречался и о чьем существовании мне даже не было известно.
Еще некоторое время я сидел над своим списком, а затем набрал номер Корпуса Мэлори городской больницы. Элис не было; и я разговаривал с другой секретаршей.
— К вам уже поступило патологоанатомическое заключение на Карен Рэндалл?
— Какой это номер истории болезни?
— Этого я не знаю.
Ее последующее замечание было выдержано в весьма раздраженном тоне.
— Было бы очень любезно с вашей стороны, если бы вы его узнали.
— И все же, потрудитесь, пожалуйста, найти этот отчет, — сказал я.
Мне было прекрасно известно, что перед секретаршей на столе стоит картотека с результатами всех вскрытий за последний месяц, карточки в которой расставлены как в алфавитном порядке, так и по номерам. Так что ей это будет совсем не трудно.
После длительной паузы она наконец сказала:
— Вот оно. Вагинальное кровотечение, вызванное перфорацией стенки матки и разрывами ткани, как следствие произведенного выскабливания с целью прерывания трехмесячной беременности. Побочный диагноз — общая анафилаксия.
— Ясно, — мрачно сказал я. — Вы уверены в этом?
— Я просто читаю то, что здесь написано, — ответила она.
— Благодарю вас.
Я положил трубку, испытывая при этом очень странное чувство. Джудит принесла мне кофе и тут же спросила:
— Что случилось?
— В отчете по вскрытию сказано, что Карен Рэндалл была беременна.
— Вот как?
— Да.
— А разве этого не было?
— Мне так не показалось, — ответил я.
Я прекрасно знал, что изначально мог ошибиться. Беременность могла подтвердиться при микроскопическом исследовании, в то время как непосредственно само вскрытие ее не показало. Но подобная возможность все же отчего-то представлялась мне маловероятной.
Я позвонил в лабораторию Мерфа, желая узнать, не закончены ли уже тесты с пробами крови. Выяснилось, что еще нет; и результы будут готовы только во второй половине дня. Я сказал, что перезвоню ему позже.
После этого я открыл телефонную книгу и нашел в ней адрес Анжелы Хардинг. Она жила на Каштановой улице, замечательный адрес.
Я отправился на встречу с ней.
Каштановая улица берет свое начало в самом конце Чарльз-Стрит, у подножия Бикон-Хилл. Это очень тихий квартал, застроенный старыми домами, с находящимися здесь же антикварными магазинами, уютными ресторанчиками и маленькими бакалейными лавчонками; обитателями этого района были по большей части молодые и лишь еще только приступающие к самостоятельной деловой карьере профессионалы — врачи, адвокаты, банкиры — те, кому для престижа было необходимо иметь хороший адрес, но кому в то же самое время средства еще не позволяли поселиться где-нибудь в Ньютоне или Веллесли. Оставшуюся часть жителей составляли профессионалы старые, люди преклонного возраста, лет пятидесяти-шестидесяти, те кто вернулся сюда после того, как их дети уже давно выросли и создали собственные семьи. Если вам в голову придет мысль обосноваться в Бостоне, то будет лучше всего поселиться на Бикон-Хилл.
Разумеется, проживали в квартале и представители учащейся молодежи, но только обычно им приходилось ютиться в маленьких квартирках по трое или даже по четыре человека; потому что наем жилья небогатый студенческий карман мог оплатить только в складчину. Более старшим обитателям здешнего района, по всей видимости, подобное соседство было по душе. Студенты вносили живое разннобразие в размеренную жизнь тихого квартала. Выражаясь более точно, подобное соседство устраивало их до поры до времени, до тех пор, пока эти самые студенты прилично одевались и чинно себя вели.
Анжела Хардинг жила на втором этаже дома без лифта; я постучал в дверь. Мне открыла стройная, темноволосая девушка в миниюбке и свитере. На щеке у нее был нарисован цветочек, и еще она носила большие старомодные очки со слегка затемненными стеклами.
— Это вы Анжела Хардинг?
— Нет, — ответила девушка. — Вы опоздали. Она уже ушла. Но может быть она будет звонить.
Тогда я сказал.
— Меня зовут доктор Берри. Я патологоанатом.
— А…
Она стояла на пороге в нерешительности, закусив губу и разглядывая меня.
— А вы Пузырик?
— Да, — ответила она. — А откуда вы знаете? — Но она тут же щелкнула пальцами. — Ну конечно же. Это вы были у Супербашки вчера вечером.
— Да.
— Я слышала, что вы заходили к нему.
— Да.
Она отступила от двери, давая мне пройти.
— Заходите.
Мебели в квартире почти не было. В гостинной одиноко стоял диван, и еще на пол было брошено две подушки; через приоткрытую дверь в соседнюю комнату мне была видна неубранная кровать.
— Я собираю сведения о Карен Рэндалл, — сказал я.
— Я слышала.
— Это здесь вы все втроем жили этим летом?
— Ага.
— Когда вы видели Карен в последний раз?
— Мы с ней не виделись вот уже несколько месяцев. И Анжела тоже, — ответила она.
— Анжела сама сказала вам об этом?
— Да. Конечно.
— А когда она вам это сказала?
— Вчера вечером. Вчера мы говорили о Карен. Понимаете, когда только-только узнали об… о том, что с ней случилось.
— Кто вам сказал об этом?
Она пожала плечами.
— Просто пошли слухи.