— Тебя нашла полиция.
Она усмехнулась, едва не задыхаясь.
— Врачи и легавые.
— Анжела, нам нужна твоя помощь.
— Нет. — Она подняла руки и взглянула на перевязанные запястья. — Нет. Никогда.
— Тогда извини. — Я обернулся к Хаммонду и сказал. — Принесите мне налорфин.
Я был в полной уверенности, что девица не оставила мои слова без внимания. Но все-таки она никак не прореагировала на них.
— Сколько?
— Десять миллиграмм, — сказал я. — Подходящая доза.
Анжела еле заметно поежилась, но ничего не сказала.
— Тебя это устроит, Анжела?
Она гневно, но в тоже время почти с надеждой, смотрела на меня. Она хорошо знала, что это означает.
— Вы что-то сказали? — спросила она.
— Я спросил, будешь ли ты довольна, если мы введем тебе десять миллиграммов налорфина.
— Разумеется, — сказала она. — Как угодно. Мне без разницы.
Налорфин был веществом-антагонистом морфина.[39] Если девушка была наркоманкой, то налорфин очень быстро положит конец конец ее кайфу — и при использовании достаточных доз, эта быстрота может оказаться фатальной.
В палату вошла медсестра. Она недоуменно заморгала, не узнавая меня, но сумела быстро взять себя в руки.
— Доктор, приехала миссиз Хардинг. Ее вызвала полиция.
— Хорошо. Я сейчас прийду.
Я вышел в коридор. Там уже дожидались заметно нервничающие женщина и мужчина. Мужчина был высоким, и по всему было видно, что ему пришлось одеваться второпях — носки были из разных пар. Женщина была довольно мила, но с ее красивого лица теперь не сходило выражение встревоженной озабоченности. Вглядываясь в ее лицо, я поймал себя на мысли о том6 что уже встречал ее где-то раньше, хотя в то же время я был более чем уверен, что этого никогда не было и быть не могло. И все же тем не менее, черты ее лица казались мне до боли знакомыми.
— Я доктор Берри.
— Том Хардинг, — мужчина протянул руку и пожал мою таким стремительным движением, как будто хотел вывихнуть ее. — И миссиз Хардинг.
— Очень приятно.
Я не сводил с них глаз. Со стороны они производили впечатление благонравной четы пятидесятилетних супругов, которые были неподдельно удивлены, что им вдруг нежданно-негаданно пришлось оказаться в четыре часа в больничном отделении неотложной помощи, куда незадолго до того была доставлена их дочь с перерезанными венами на запястьях.
Неловко кашлянув, миссиз Хардинг нарушила молчание.
— Эта, кх-м, медсестра рассказала нам, что случилось. С Анжелой.
— С ней будет все хорошо, — сказал я.
— Мы можем увидеться с ней? — спросила миссиз Хардинг.
— Не сейчас. Мы еще не закончили делать анализы.
— Но ведь это не…
— Нет, — перебил ее я, — просто обычные больничные анализы.
Том Хардинг кивнул.
— Я уже говорил жене, что все будет хорошо. Анжела работает медсестрой в этом госпитале, и я говорил жене, что о ней здесь хорошо позаботятся.
— Да, — подтвердил я. — Мы делаем все возможное.
— С ней действительно все в порядке? — снова спросила миссиз Хардинг.
— Да, она скоро поправится.
Миссиз Хардинг сказала, обращаясь к Тому:
— Тогда будет лучше позвонить Лиланду и сказать, чтобы он не приезжал сюда.
— Но возможно, он уже выехал.
— Все равно, хотя бы попробуй, — настаивала миссиз Хардинг.
— Телефон в приемном отделении, — подсказал я.
Том Хардинг отправился звонить. А я тем временем спросил у миссиз Хардинг:
— Вы хотели вызвать своего семейного врача?
— Нет, — ответила она, — моего брата. Он врач, и он всегда души не чаял в Анжеле, еще с тех пор, как она была совсем крошкой. Он…
— Лиланд Вестон, — сказал я, узнавая в ее лице так хорошо знакомые мне черты.
— Да, — кивнула она. — Вы знакомы с ним?
— Он мой давнишний приятель.
Но прежде, чем она успела ответить мне что-либо, вернулся Хаммонд, со шприцем и ампулой налорфина. Он сказал:
— Ты уверен в том, что нам следует…
— Доктор Хаммонд, познакомьтесь, это миссиз Хардинг, — быстро перебил я его. — А это доктор Хаммонд, старший стажер резидентуры.
— Очень приятно, доктор, — миссиз Хардинг учтиво кивнула ему, но ее взгляд неожиданно стал настороженным.
— Ваша дочь очень скоро поправится, — сказал Хаммонд.
— Я очень рада узнать об этом, — холодно ответила она.
Извинившись, мы снова отправились в ту палату, где лежала Анжела.
— Черт возьми, я все же надеюсь, что ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь, — сказал мне Хаммонд, пока мы шли по длинному коридору.
— Отдаю.
Я остановился у небольшого фонтанчика с питьевой водой и набрал воды в стакан. Выпив воду, я снова наполнил стакан. Очень болела голова, ужасно хотелось спать. У меня было желание лечь, забыть обо всем, и спать…
Но я не сказал ничего. Я знал, что сделает Хаммонд, если только узнает об этом.
— Я знаю, что я делаю, — проговорил я.
— И я на это очень надеюсь, — ответил мне на это он, — потому что если, упаси бог, что-нибудь случится, то отдуваться за все придется мне. Потому что сегодня я здесь за все отвечаю.
— Я знаю. Не беспокойся.
— Не беспокойся, черт возьми. Куда уж тут. Десять миллиграм вот этого в два счета…
— Не беспокойся.
— Она может не выдержать этого. Это следует вводить постепенно, дробными дозами. Начать с двух, и если через двадцать минут не будет должного эффекта, перейти к пяти и так далее.
— Да, — согласился я. — Но только дробные дозы не убьют ее.
Хаммонд пристально посмотрел на меня и спросил:
— Джон, ты что, совсем свихнулся?
— Нет, — сказал я.
Мы вошли в палату Анжелы. Она перевернулась на бок, и лежала, отвернувшись от нас. Я взял у Хаммонда ампулу с налорфином и положил ее вместе со шприцем на тумбочку у кровати; я хотел убедиться в том, что она прочитает надпись на этикетке.
Затем я зашел с другой стороны кровати, оказываясь у нее за спиной.
Протянув руку, я взял ампулу и шприц. А потом я быстро наполнил шприц водой из стакана.
— Анжела, повернись пожалуйста.
Она перевернулась на спину и протянула руку. Хаммонд замер на месте от изумления; я перетянул руку жгутом и принялся растирать кожу у сгиба локтя, пока не выступили вены. Затем я ввел иглу и выпустил содержимое шприца. Она молча наблюдала за мной.
Когда все было сделано, я поднялся и сказал.
— Готово.
Он посмотрела на меня, потом на Хаммонда, затем снова на меня.
— Осталось подождать совсем немного, — сказал я.
— Сколько вы мне ввели?
— Достаточно.
— Десять? Вы ввели мне десять?
Она начинала тревожиться. Я успокаивающе похлопал ее по руке.
— Тебе не о чем волнноваться.
— Тогда двадцать?
— Не совсем, — сказал я. — Только два. Всего два миллиграмма.
— Два!
— Это не смертельно, — мягко сказал я.
Она со стоном отвернулась от нас.
— А ты, кажется, разочарована? — учтиво поинтересовался я.
— Что вы этим пытаетесь доказать? — спросила она.
— Ты сама знаешь ответ на этот вопрос, Анжела.
— Но два миллиграмма. Это…
— Этого вполне достаточно для того, чтобы вызвать у тебя все симптомы. Холодный пот, судороги и боль. Скажем так, самое начало синдрома отмены.
— Боже.
— Но это не смертельно, — снова сказал я. — И ты это прекрасно знаешь.
— Вы, ублюдки. Я не просила привозить меня сюда, я не желаю…
— И тем не менее, Анжела, ты здесь. Я в вену тебе уже введен налорфин. Не много, конечно, но вполне достаточно.
На лбу у нее выступил пот.
— Остановите это, — сказала она.
— Можно было бы, конечно, воспользоваться и морфином…
— Остановите это. Пожалуйста. Я не хочу.
— Тогда говори, — сказал я. — Расскажи о Карен.
— Сначала остановите.
— Нет.
Хаммонд был обеспокоен происходящим. Он хотел было подойти к кровати, но я оттолкнул его.
— Говори, Анжела.
— Я ничего не знаю.
— Что ж, тогда придется подождать, пока не проявятся симптомы. И тогда тебе придется говорить, крича от боли.
39
На самом деле это вещество лишь частичный антагонист, а это значит, что при использовании в небольших дозах, он производит эффект морфина, но введенный в значительном объеме человеку, принимающему наркотики, он вызывает симптомы синдрома отмены.