И опять мысли Тюнина обратились к ней и к чёрту в бекеше, и опять жалко ему стало барыни.
-- Кой нумер-то? -- спросил он, труся по шестой линии.
Она не ответила.
-- Барыня!
Она точно проснулась от глубокого сна:
-- Это ты... что?
-- Нумер-то, мол?
-- Все равно... там скажу.
Тюнин крутил головой и ехал.
Но уж ему казалось, что барыня вышла из своей неподвижности и словно что-то потеряла: быстро шарила руками по карманам и на груди за шубкой. Тюнин снова пришел в смутное беспокойство и снова стал исподтишка наблюдать за ней.
Вдруг он резко повернулся.
Взмахнул рукавом.
Что-то блестящее вырвалось из рук женщины и, сверкнув в свете фонаря, ударилось о тумбу мостовой и разбилось вдребезги. Она глухо вскрикнула, а Тюнин нараспев и звонко сказал:
-- Ша-ли-ишь, ба-а-рыня!
Вуаль ее был закинут на шляпу, и теперь он увидел ее лицо. И он даже слегка раскрыл свой детский ротик, -- такой красивой она ему показалась. Белая, бледная, с безумными глазами, и такая молоденькая и нежная... совсем девочка. Губы ее дрожали, она силилась что-то сказать... и наконец отрывистые слова словно замелькали в метели:
-- Зачем?.. зачем? Как... смел?..
Не кончила, отчаянно заплакала, схватившись руками за лицо.
У Тюнина сжалось сердце:
-- Слы-ы-шь-ка... не пла-а-чь!
И слова эти он растянул жалостно.
-- Слышь-ка... госпожа! Штуки-то эти я зна-а-ю! Намеднись одна ессенцию выпила... у меня же в санях. Затаскали! А тебе, слышь-ка, и стыдно... человека-то подводить. И денег не заплатила, а того... а у меня семья в деревне.
Она подняла заплаканное лицо:
-- Что? Что? О чем ты? Какая семья?
-- Моя семья, известно. Деда кормлю, мать кормлю, сестер кормлю... тоже и тетка старая, Лукерья, с матерной стороны, вокруг кормится. А у тебя, должно... -- голос его опять стал жалостливый, -- матери-то нет?
-- Как нет? -- Она смотрела удивленно и не понимала. -- Какой матери? О чем ты?
-- У тебя-то матери... нет?
-- Есть! -- строго сказала она, как бы споря.
И вся тревожно взволновалась.
Видно было, что она еще и не пришла в себя, не понимает, о чем и почему разговор идет.
А Тюнин совсем повернулся к ней, и детское личико его выразило безграничное удивление.
-- Так как же ты на такое дело пошла... жисти решаться?!
Глаза их встретились.
И в краткий миг прошло между ними что-то до того человеческое, уничтожавшее все различия, что она в слезах, в бессилии, в каком-то безумном раскаянии и сладком сожалении припала к его плечу, лицом к его мокрому кафтану, а он, снявши рукавицу, детской ручкой притронулся к ее щеке.
И краткое молчание сказало больше слов.
Он заговорил.
Она выпрямилась.
-- И хошь бы кто, -- хахаль какой-то!.. Видывал я их! -- говорил он с видом взрослого и опытного человека. -- Ты думаешь, это кто? А я знаю, кто!
И он опять вставил трубку в рот.
Она смотрела удивленно. Удивлялась этому детскому личику с трубкой в зубах, его словам и тому, что их так трагически связало, и своему порыву... но также и тому, что собиралась умереть.
-- Кто же? -- спросила она.
Он вынул трубку, сплюнул и подмигнул ей:
-- Чёрт!
-- Что-о?
-- Чёрт, говорю. Уж ты поверь мне... видывал я их. Оборотень! У нас в деревне один заведется, сейчас ему кол осиновый забьют... а тут их сотни бродят, простор им. А речь-то у них ласкова, и баб они любят... кровь у них сосут... потому баба, слышь-ка... она дура!!
Женщина все продолжала смотреть удивленно и вдруг засмеялась.
-- Чего смеешься? -- улыбнулся и Тюнин, впрочем, довольный ее смехом. -- Верно говорю. Я как в глаза ему взглянул, думаю: ша-ли-и-шь, брат! Наскрозь тебя вижу... ишь, глаза-то каки... огненны!
Женщина смеялась истерически.
Внезапно над ухом Тюнина раздался грубый окрик:
-- Засну-у-л!
Тюнин поспешно задергал вожжами.
Мимо промчался лихач, грозя ему кнутом.
Он свернул на Средний.
-- Нумерок-то, госпожа?
-- Подъезд, направо... где свет.
Тюнин остановился у шикарного подъезда.
Она вышла, быстро расплатилась, пошла, вдруг остановилась, вернулась, подошла совсем близко, заглянула ему в лицо, светло улыбнулась:
-- Спасибо!
Нежно провела рукой по рукаву его мокрого от снега кафтана:
-- Прощай...
И быстро ушла в подъезд. Тюнин потихоньку ехал порожнем, направляясь к Карсу, и, весь белый от снега, среди крутящихся вихрей, покачивал головой, сосал трубку... и все думал об ее улыбке.
----------------------------------------------------
Впервые: журнал "Нива" No 49, 1912 г.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.